— И это?

— О флоте для Чабури-Тан.

Ота кивнул. Конечно. Конечно они должны были встретиться, чтобы поговорить о нем.

— Что ты узнал? — спросил Ота.

— Это возможно, но есть два пути. У нас хватит людей для небольшого эффективного отряда. Восемь кораблей, полностью вооруженных и снабженных всеми припасами. Я бы не пошел с ними войну, но для нескольких бандитских шаек вполне достаточно.

Ота отпил чай. Вода уже достаточно остыла.

— Второй путь?

— Мы можем использовать то же самое число людей на двадцати кораблях. Смешанная сила, наши и твои. Бросить в бой всех, кого найдем, всех, кто может встать в строй. Такое войско, на самом деле, легче победить в бою. В морском сражении люди, которые знают, что их мало, и, к тому же, являются любителями, хуже, чем ничего. Но тут, на чашке весов, вид двадцати кораблей. Пираты будут сумасшедшими, если рискнут сражаться с такой силой.

— Если не узнают, что это легкомысленное и пустое зрелище, — возразил Ота. — Есть предположение, что наемники, которых мы наняли для охраны Чабури-Тан, работают на обе стороны.

Баласар цыкнул зубом.

— Тогда дела обстоят еще хуже, — согласился он.

— Сколько времени тебе надо? — спросил Ота.

— Неделю для более маленького отряда. Две — для большого.

— Сколько наших союзников при дворе мы потеряем?

— Трудно сказать. Сейчас не так-то просто узнать, кто тебе друг. Но у тебя их будет меньше, чем в том случае, если они останутся.

Ота откусил кусочек яблока и медленно сжевал мякоть, давая себе время подумать. Баласар молчал, выражение его лица было невозможно прочитать. Оте пришло в голову, что этот человек был бы отличным посыльным.

— Дай мне день, — сказал он. — К вечеру у меня будет ответ. Самое позднее — завтра.

— Спасибо, высочайший, — сказал Баласар.

— Я знаю, как много прошу у тебя, — сказал Ота.

— Я кое-что должен тебе. Или мы должны друг другу. И я сделаю все, что могу.

Ота улыбнулся и принял позу благодарности, но мысленно спросил себя, каковы будут пределы у этого долга, если старый генерал узнает новости Идаан. Он танцует вокруг слишком многих клинков. Он даже не может удержать их всех в голове и, если споткнется, будет кровь.

Покончив с едой, Ота разрешил слугам одеть на него официальное черное платье, расшитое золотыми нитями, и возглавил ритуальную процессию в зал аудиенций. Его придворные в надлежащем порядке вплыли на свои места, подавая предписанные обычаем знаки верности и подчинения. Ота заставил себя не кричать им всем поторопиться. Время, которое он тратил на этот пустой ритуал, — время, украденное у него. И он не мог его спасти.

Аудиенции начались, каждая колебалась между справедливостью, политикой, которая была в нее вовлечена, и массивной сетью связей — при дворе, в городе, в мире. Когда он был молод, то присутствовал на аудиенциях хая Сарайкета, посвященных таким простым делам, как оспариваемая земля и разорванные контракты. Те дни давно прошли, и императора Хайема достигали только те вопросы, по которым никто из нижестоящих не осмелился вынести решение. Не было ничего тривиального, все чревато серьезными последствиями.

Полдень пришел и ушел, солнце начало медленно клониться к западу. Появились штормовые облака — белые, мягкие и выше любых гор, — но дождь остался над морем. Дневная луна повисла в синем небе, ближе к северу. Ота не думал о Баласаре, Идаан, Чабури-Тан или андате. Когда, наконец, наступил перерыв на еду, он почувствовал себя совершенно усталым, видимым насквозь. Он попытался проанализировать предложение Баласара, но закончил тем, что уставился на блюдо с запеченной рыбой с лимоном и рисом так, словно это было что-то увлекательное.

Поскольку он надеялся на мгновение покоя, он решил съесть свой скромный обед в одном из низких залов в задней части дворца. Каменный пол и ничем не украшенные стены делали его похожим на общий зал маленького постоялого двора, а не на центр империи. Этим, частично, объяснялась его привлекательность. За открытыми ставнями простирался сад: ползучая лаванда, звездопадная роза, мята и, без предупреждения, Данат, в официальном темно-синим платье с желтыми вставками, из его носа и подбородка текла кровь. Ота поставил на стол пиалу.

Данат влетел в зал и почти промчался через него, когда заметил, кто сидит за столом. Он заколебался, потом принял позу приветствия. Пальцы его правой руки были в чем-то розовом, словно он пытался остановить кровотечение и не сумел. Ота не помнил, как вскочил. Наверно на его лице появилось встревоженное выражение, потому что Данат улыбнулся и покачал головой.

— Ничего плохого не произошло, — сказал он. — Просто беспорядок. Я не хочу идти через большие залы.

— А что произошло?

— Я повстречал своего соперника, — сказал Данат. — Ханчата Дору.

— Кровь? Между вами кровь?

— Нет, — сказал Данат. — Ну, технически, да, я полагаю. Но нет.

Он сел за стол, на котором лежала брошенная Отой еда, графин с водой и фарфоровая пиала. Когда Ота сел, его мальчик смочил один из рукавов стал вытирать кровь с подбородка. Первый жестокий импульс Оты — защитить сына и наказать его противника — был безоружен этой улыбкой. Не побежден, но обезоружен.

— Он и Ана-тя шли по дорожке между дворцами и домом поэта, прямо перед прудом, — сказал Данат. — Мы перекинулись парой слов. Он возразил против нашего требования, что Ана-тя должна извиниться. Он считал, что я должен гордиться тем, что дышу тем же воздухом, что и его дорогой бурундук. Серьезно, папа. «Дорогой бурундук».