Я встретился с девушкой в парке, и она с уважением поглядела на листки в моей руке.

Мы отправились в лабораторию, чтобы перепечатать высокохудожественное творение.

В Лаборатории мхов за отдельным столиком, ожидая нас, стоял такой же электрический монстр, какой я видел в приёмной директора.

Маргарита села за клавиатуру, я встал сзади и принялся диктовать. Мы лихо отстукали почти весь текст, пока у нас не съехала строчка, я потянулся, чтобы указать на это, и наши руки встретились.

От неё пахло дубовым мхом, запахом, как известно, вполне парфюмерным.

«Ятрань» пробила через два экземпляра строчку точек, и произошло то, во что я не мог поверить ещё накануне утром.

Потом мы весело изучали таблицу мхов, стараясь не говорить о нашем сомнительном деле.

Тут я вспомнил об опасности разоблачения.

— А где корреспондент-то? Настоящий?

— Сломал ногу, — беззаботно улыбаясь, ответила она. — Я звонила в редакцию. Через две недели выпишут.

Мы разошлись в разные стороны от дверей, крадучись, как коты, съевшие хозяйскую сметану.

От нечего делать я решил навестить Терентия Денисовича на его делянке.

Он обнаружился в оранжерее, где стоял, как учитель перед классом, в помещении, уставленном горшками с борщевиком. Ко всем растениям были приклеены электроды, и, кажется, он лупил одно из них током, чтобы посмотреть, как поведут себя остальные.

Метались в круглом окошечке старинного осциллографа какие-то импульсы, шла та самая непонятная работа, которую так любят показывать в научно-фантастических фильмах. Довольно скоро я почувствовал, что мешаю, и пошёл на берег Волги.

Терентий Денисович, впрочем, велел заглянуть к нему через три часа.

Так я и сделал.

Он обесточил свою пыточную аппаратуру, запер дверь, и мы пошли гулять.

— Всё дело в том, что уже сейчас много площадей засеяно борщевиком. А с ним, как с любой тварью, что себе на уме, — чуть запусти, перестань контролировать, и заполонит всё. Я сейчас покажу вам овраг, где случилась неприятность с мальчиком.

Действительно, в крутом склоне обнаружилась сперва маленькая ложбинка, а потом и широкое пространство с тропинкой, уходящей вниз.

Закат золотил берег, в воздухе была разлита благость, но в этот момент я ощутил скрытую тревогу.

Мы спустились в овраг. Весь он зарос борщевиком — теперь уже мёртвым. Огромные сухие растения отливали бронзовым и красным. В высоту они достигали двух-трёх метров и на вечернем ветру издавали лёгкий металлический звук, будто тёрлись друг о друга мачты яхт на якорной стоянке.

Мы прошли мёртвый борщевик, и я понял, что мой хозяин воспользовался этой мёртвой рощей, как предлогом.

Так, мы выбрались на поляну, где начинались заросли живых растений.

Тимофеев указал мне пенёк, а сам встал перед чащей.

И тут я понял, что сумасшедший старик разговаривает с растениями. Он будто дирижировал — поднимал одну руку, вверчивал что-то в воздух, потом хватал что-то из воздуха другой.

Он поднял руки, и вдруг, в полном безветрии, борщевики зашелестели. Это напоминало партийное собрание, на которое гонец, вернувшийся из столицы, привёз тревожные новости.

Старик вдруг обернулся и подозвал меня.

Я встал, и опять ропот прошёл по толпе зонтичных.

— Что вы им сказали? — прохрипел я пересохшим горлом.

— Я сказал им, что вы будете смотрящим вместо меня. Что смотрящий за борщевиками всегда будет, а сейчас вы напишете о них докладную.

Старик сказал это таким тоном, что у меня не хватило сил упрекнуть его. Я чувствовал себя партийным евреем, которого заманили в синагогу и быстро сделали обрезание.

Мы пошли обратно. Борщевики, казалось, разбегались с тропинки, тряся своими зонтиками, но ощущение всё равно было нехорошее. Примерно такое, какое испытываешь на улице, проходя мимо толпы молодых людей, наверняка зная, что у каждого в кармане нож.

Утром я пошёл к Маргарите. Она была, так сказать, во мхах, одна на своём рабочем месте. Моя подруга была сумрачна и сунула мне в руку нашу машинописную авантюру.

Поперёк текста синим карандашом было начертано: «Надобность отпала»

Оказалось, комиссия не приедет, в верхах что-то переменилось, и, кажется, директора переводят в Москву.

Я перевёл дух.

Вот и славно, но Маргарита сказала, что ничего не славно, потому что их посёлок маленький, а нас уже несколько раз видели вместе. Это всё очень неприятно, и совершенно лишнее. К тому же, я не поинтересовался, а мог бы спросить, и она честно сказала бы, что у неё жених в Ленинграде. Мама, опять же, против. А вот мог бы я устроить её на работу в Москве?