Вероника устало помассировала ладонями напряженные до ломоты скулы, заставила себя признаться, что повод для лицедейства перед лучшей подругой все-таки был. Был! И стоит радоваться, что хотя бы врать ей не пришлось, Дора сама не захотела углубляться в нюансы карточного расклада. А Ника, разумеется, на голубом глазу настаивать не стала, поскольку наспех расшифровав все связки карт, увидела в раскладе себя. Опасную подругу, несущую с собой те самые кошмары.

Как будто нет других печалей.

Охнув, Вероника перегнулась в талии, дотянулась до бокала с коньяком, который только-только пригубила, и лихо вылила его остатки в рот. Немного подержала коньяк за раздувшимися, как у Доры, щеками – порция могучей получилась, мигом такую не проглотишь – и, лишь почувствовав ожог всей пасти, протолкнула огненную жидкость в пищевод.

Закашлялась до жалобного всхлипа. И некоторое время посидела, уткнувшись взглядом в тапки.

Да, хорошо, что получилось легко уговорить Доротею остаться в Израиле. Карты предупредили, что у той на самом деле вскоре заболеет близкая родственница, пришлось бы срочно возвращаться…

«А я? – Ника отправила вопрос в глубины собственного мозга. – Что со мной не так? Почему я вдруг стала опасна даже для подруги, живущей в Израиле?»

Ну ладно, Лорхен. Та с самого начала невольно оказалась втянутой в историю с убийствами, Петровкой, 38, ФСБ… Но Дора-то при чем? Живет себе в Обетованной, периодически кошмарит поцев и неверных ухажеров…

«Да, дело исключительно во мне. Все стало настолько плохо, что ко мне уже опасно приближаться».

А с этим надо разбираться. Причем немедленно, пока есть боевой настрой, и карты не отказывают в общении, рабочие сегодня. Как тот самый сапожник без сапог, Вероника себе старалась не гадать; в последний раз советовалась с картами в выпускном классе школы, и те с ней пошутили. Злобно.

Вероника собрала колоду и долго-долго ее тасовала. Сосредотачивалась на ощущениях и на главном интересе, договаривалась с картами…

Страшно.

Но необходимо.

– Погнали наши городских.

Против ожидания и создавшейся нервотрепки, вокруг незамужней дамы просыпались щедрые плюшки в виде взаимной червонной любви и шикарных денежных бонусов-бубен. Что, впрочем, соответствовало действительности и только подтвердило дружелюбный настрой колоды. Вся «чернота» сконцентрировалась возле карты недавно сделанного опрометчивого выбора и потянулась дальше, дальше…

А это было странно. Если бы карты намекнули на ошибку примерно четырехмесячной давности, то никаких вопросов у Вероники не возникло бы. Она бы собрала колоду и отправилась на кухню варить кофе, полная печальных мыслей: «Что и требовалось доказать: дрянь началась еще в начале осени, и нечего здесь голову ломать – все равно ничего уже не исправить. Тут главное, Дора не приедет и случайно не попадет под раздачу».

Но если следовать раскладу, сентябрьские события оказывались семечками, комариной плешью. Череда убийств и нахождение в заложницах выглядели жутью микроскопического размера в сравнении с тем, что должно нагрянуть вот-вот, после недавно сделанной ошибки1.

«Где я промахнулась? Причем на днях… И кто этот влиятельный король, который выпал в итоге и может что-то изменить? Король, как получилось, предложит помощь… точнее, новый, но уже вариативный выбор… не окончательный и изначально не предопределенный… Как жаль, что выпавший король не трефы!»

Раскладывая карты для других, Вероника редко залезала в дебри, делая новый расклад и пытаясь добиться от карт какой-то большей определенности. Зачастую эти дебри вносили только путаницу и уводили не то что в другую степь, а вообще закапывали в ней. Ника называла себя гадалкой «плюшевой», игрушечной, она старалась уловить за длинной и запутанной связкой то, что карты пытаются ей, скорее, не показать, а лишь немного намекнуть. На уровне ощущений. И если поделиться ощущениями с другими довольно-таки сложно, то уж самой себе ничего передавать-транслировать не надо: здесь можно, нужно докопаться!

Да, нужно докапываться. И не промахнуться на этот раз. Ошибка может стоить дорого.

Ника взяла в руки карту короля пик, поглядела на нарисованного брюнета в золотой короне и задала ему вопрос:

– Кто ж ты такой-то, а?

Если бы в раскладе таки выпал король треф, то сомнений было бы гораздо меньше: влиятельный достойный человек, который вытащит ее из самой неуютной и глубокой дряни, скорее всего, ее куратор, майор ФСБ Красильников. Задумай тот сделать себе герб, Вероника посоветовала бы Кириллу Андреевичу выбрать девиз: «Со мной как в танке!»

Нет, безусловно, Андреевич тот еще жук. Интересы родимой конторы блюдет, как юная монашка непорочность. Но в целом не предаст и выручит.

И Ковалевым пиковый король никак не мог быть, тут уж и вовсе без вариантов. Масть у Макса другая, сердечная.

«А что, если пиковый король – Эдуард Кузьмич Кощин? Достойный дед, влиятельный, как десяти Красильниковым и не снилось, и, что немаловажно – мой должник. Я его внучку от тюрьмы спасла».

Слегка воодушевившись, Вероника лихо разбросала карты вокруг короля… и мигом приуныла. Вникать в расклад ей даже не понадобилось: возле короля в короне валялись бабы-бабы, марьяжная постель. Что, согласитесь, для Эдуарда Кузьмича, девяноста двух лет от роду, смешно как смотрелось, надувательски. Денег и влияния в раскладе тоже завались нападало, но тетенькам откуда взяться? Прямиком в постели.