Еще до всего этого милиция обнаружила в его комнате маленький склад огнестрельного оружия и препроводила Ильпа в камеру предварительного заключения. Ночью Ильп проделал в кирпичной стене дыру и бежал еще с одним заключенным.

Ограбления магазинов, насилие над продавцами, запугивание хуторян… Жертвой Ильпа падает крестьянин, боец батальона народной защиты Иоханнес Сийнер и односельчанин Роберт Пахапилль, «вина» которого была в том, что он при случайной встрече узнал бандита. Ильп стреляет в председателя сельсовета и в члена своей же банды, выражение лица которого ему показалось подозрительным.

У Ильпа нет ни четкого плана действий, ни понимания обстановки на Сааремаа. И люди, которые втягиваются им в банду, столь же мелки и беспринципны, как и их главарь. Но все они обладают великолепным знанием местности, физической выносливостью и способностью внушать на хуторах страх. Это на время спасает их от облав и преследований.

Туула, бывшего офицера «Омакайтсе», участника ряда нападений на советских работников, привело в банду желание стать полезным эмигрантской верхушке и перебраться на Запад с надежной оказией. Братья Метсы — Аренд и Юрго — успели совершить налеты на хутора в составе менее опытных банд и пришли под более надежное укрытие к Ильпу. Херберт Кяй, в свое время дезертировавший из Красной Армии, служил у немцев, позднее он скрывался на хуторе Лауры Куузе, женщины поистине эсэсовской закваски, с рябым лицом и загорающимся при виде крови взглядом. Оба искали, где обрести выход своим жестоким инстинктам, и примкнули к Ильпу. Беспечную, развратную Реэт Томп высмотрел и затащил в банду сам Ильп. Ушел с ними в лес и Харди Ааслайд: шофер, не чуравшийся «левых» доходов, он бежал после тяжелой аварии, решил, что в банде жизнь будет повольготнее.

И, наверное, картина этой воинственной компании была бы неполной, если бы не появился среди них, пожалуй, самый ловкий конспиратор из всей этой своры лесных братьев и немного более образованный Алекс Туул. Черноволосый, смазливый, любимец женщин, подвижный, сверхосторожный и почти никогда не открывавший своих истинных намерений и мыслей перед случайными спутниками по лесным скитаниям и разбою, Алекс тоже имел биографию дезертира. Почти одногодок Ильпа, 1920 года рождения, мобилизованный в начале войны в армию, Туул перебежал под Великими Луками к немцам. Судя по его дальнейшей жизни, в эти месяцы пребывания у гитлеровцев он прошел недурную подготовку в одной из диверсионных школ. Имея возможность уйти с немцами, остался в Эстонии, скрывался, а застигнутый на одном из хуторов на севере Сааремаа, убил солдата, который его караулил, и уже окончательно связал себя с лесным братством.

Ильпа и Туула, столь несхожих между собой по темпераменту, образованности, кругозору, объединяла жгучая подозрительность. Но если у Ильпа она шла от презрения к нему земляков, черной ненависти к большинству людей, то в Алексе Тууле — была вскормлена гитлеровской школой шпионажа и диверсии. Да и держались Ильп и Туул большей частью особняком от всей банды — притом один остерегался другого.

Алекса представил Ильпу его дядя — старый Туул. И никто в банде не знал о содержании их первого разговора. А разговор, между тем, был примечательный.

Сидели они в полночь на валунах под Выхма, разогретых еще дневным солнцем, и больше молчали. Когда стихали порывы ветра, налетавшего с побережья, один из них подавал реплику:

— Цель у тебя есть… настоящая?

— А у тебя есть?

И оба замолкали, пока скрип дерева не подавал им знак для продолжения этой ночной дипломатической игры.

— Мы как, Туул, так и будем зайцами гоняться по острову?

— Ты главарь, тебе и карты в руки. Возьмут нас здесь в кольцо — переберись на материк.

На сей раз затянувшееся молчание первым решился нарушить Ильп. С хрустом потянувшись всем телом, нарочито протяжно зевнув, он выдавил из себя:

— Так и рассвета дождаться можно… а меня баба ждет, теплая, ядреная.

— Ну и шагай к своей печке, — насмешливо бросил Туул. — Я-то тут при чем?

— Баба ждет, — повторил Ильп, будто и не услышав его реплики. — А я желаю, чтобы Эстония меня ждала, не то, чтоб одна баба.

— Эстонию и помани к себе, — в голосе Туула послышались новые ноты, казалось, он оценил серьезность момента. — Помани, попробуй.

Ильп помолчал. Прикидываясь равнодушным, он, как бы невзначай, спросил:

— Знаешь такие способы?

— Поищем, — откликнулся его собеседник.

— Я спрашиваю: знаешь? — упрямо повторил Ильп.

Теперь долго молчал Туул. Наконец выжал из себя:

— Что тебе сказать, Ильп? На материке красные крепко потрошат наших. Здесь еще больше глаз и засад, но кое-кто находит, что здесь можно кое-кому из наших кое с кем встречаться. Когда на острове вооруженные отряды, бдительность властей уже не та. Продержишься год-другой, и лесные братья к тебе примкнут. Под твое знамя.

Ильп ждал, ему чего-то не хватало в этом предложении, и Туул это понял.

— Я тебе помогу это знамя поднять, чтобы его издали было видно. Есть у меня для такого дела люди.

Договор их был заключен: договор бандита и человека, прошедшего школу абвера.

В этот вечер Эрика решила, что и она нынче сходит в театр. Днем пошла покупать билет, но объявление на окошечке кассы возвещало, что все билеты на сегодня проданы. На всякий случай, переспросила в кассе, и, услышав ответ, скорчила недовольную гримасу. Стоявший чуть поодаль молодой человек с прилизанной прической на маленькой, схожей с птичьей, головке громко рассмеялся и предложил Эрике лишний билет.