Был ли кто-нибудь из них в нее влюблен? Трудно сказать. В постель затащить — это, уверен, все были готовы... Но был ли кто-нибудь влюблен? Если это была настоящая любовь, то она, как вы знаете, мало что умеет. Ее трудно заметить, особенно на стройке.

Мы еще строили, три четверти сделали, не больше, и тут, согласно плану, стали завозить заграничное оборудование. А вскоре появились и те, кто должен был его устанавливать. В том числе несколько специалистов из иностранной фирмы, которая это оборудование поставляла. Мы думали, что пока им нечем будет заняться, но они неожиданно активно взялись за дело. Приказали нам быстро закончить один из цехов и начали устанавливать часть станков. К счастью для нас, им пришлось заново все замерять, поскольку что-то не сходилось, поэтому план пересмотрели, а нам это дало возможность немного нагнать график работ. Специалисты постоянно сидели в дирекции, что-то согласовывали, сердились, ругались: то не так и это не эдак.

О, это была белая кость. Каждый второй — инженер. Им выделили целый барак, который теперь назывался не барак, а павильон. Снаружи его оштукатурили, внутри покрасили, щели законопатили, двери и окна заменили. У каждого — отдельная комната. Нас, которые жили в этом бараке раньше, распихали по частным квартирам, по семь-восемь человек в каждой. Им купили новую полированную мебель, широкие кровати, а сверх того — диванчики, кресла, шифоньеры, письменные столы, стулья, тумбочки, ночники, занавески на окна повесили, шторы. У наших рабочих даже дома мало у кого так было, как у них в этом павильоне. Да еще радио в каждой комнате, на полу коврик, на стене зеркало.

Когда мы жили в этом бараке, кровати были железные, двухъярусные, шкаф один на шестерых. Туда можно было повесить разве что костюм, если у кого имелся. Остальные вещи мы хранили в чемоданах под кроватью или в коробках от папирос, печенья. А уж вешать занавески на окна, не говоря уже о шторах — такое и в голову никому не пришло бы. Мыла или нового полотенца иной раз не допросишься. Мы купили кусок ситца и по вечерам затягивали окно. Или вот зеркала взять... Зеркала были только в общей ванной и большей частью битые. Перед таким, разбитым, приходилось и бриться, и причесываться или, к примеру, прыщи выдавливать, галстук по воскресеньям повязывать. Если человек хотел себя увидеть, то выходило, что он состоит из осколков, как эти зеркала. Специалистам выделили часть столовой, ту, где окна, и столики у них были отдельные. Как бы они ни опаздывали, эти столики их ждали. Никто не имел права за них садиться. Бывало, у нас все столики заняты, и даже если ты торопишься, потому что работа горит, приходилось ждать, пока кто-нибудь доест — а те пустуют. Иной раз за спиной обедающих не один-два человека, а целый десяток выстроится. Еще и подгоняют: мол, ешьте быстрее, так что некоторые назло старались помедленнее. Это ужасно бесило: голодные, план горит, а тут, как нарочно, пустые столики. Вдобавок специалисты нередко приходили, когда в столовой уже почти никого не оставалось — сколько же человек к тому времени могло поесть за их столами?! Случалось, кто-нибудь не выдерживал и возвращался на работу голодным. Перехватит селедку или яйцо в буфете, кусок колбасы, хотя колбаса редко бывала, и обратно — уже, по крайней мере, не голодный, а полуголодный.

И в одного из тех, что сидели за этими столиками, она влюбилась, представляете? Причем на глазах у всех, в первый же день. Он пришел, сел, а она подала ему суп. Он посмотрел на нее, и она не покраснела, а тоже посмотрела. Некоторое время они глядели друг на друга, и вся столовая замерла. Даже те, кто уже нес ложку с супом ко рту или мясо, картошку на вилке, — остановились и затаили дыхание. Они тут хватают ее за косу, говорят, что, мол, панна Бася, или Басенька, сегодня очень красивая, а этот явился невесть откуда — и она даже не краснеет.

Он тоже держал в руке ложку, но еще не успел опустить ее в суп, словно не мог оторвать глаз от нее, стоявшей рядом, а может, перестал ощущать голод. И она тоже не могла оторвать от него глаз. Хотя уже поставила перед ним тарелку с супом и должна была отойти, как отходила от каждого, поставив тарелку. Опомнилась только тогда, когда кухарка высунулась из окошка кухни и окликнула:

— Баська, не стой там! Бери тарелки!

Она сказала:

— Приятного аппетита.

Никому из нас она никогда не желала приятного аппетита.

А он ей:

— Спасибо. Наверняка это очень вкусно.

И проводил ее взглядом, до самой кухни. Ел суп — и как будто не ел. Помню, в тот день давали крупник. Вы любите крупник? Я терпеть не могу. С детства. Съесть тарелку крупника — это всегда была для меня мука мученическая. Потом она принесла ему второе, и он даже не взглянул на тарелку. Взял в руку ее косу, но не так, как другие, а подхватил всей ладонью из-за ее спины и подержал, словно взвешивая — не из золота ли. А она не стала вырываться, как обычно бывало.

— Где же это такие косы растут? — спросил он.

Кто из нас сумел бы ответить, где растут такие косы? А она даже не покраснела. Глядела на него так, словно ей все равно, что он сделает с ее косой, словно готова позволить ему сделать с ней все, что угодно. Обернуть вокруг своей шеи, отрезать кусочек, расплести — она не станет вырываться. Сказала только:

— Ешьте, пожалуйста. Остынет.

А он:

— Я люблю холодное.

И этим он тоже отличался от всех нас, ведь никто из нас не сказал бы, что любит холодное. Мы, если что-то оказывалось недостаточно горячим, немедленно принимались скандалить:

— Почему суп остывший?! Почему картошка как будто вчерашняя? Почему мясо холодное, мало того что одни жилы?! Панна Бася, скажите им там, на кухне! Заберите тарелку, пусть подогреют!

А этот, видите ли, любит холодное. На стройке, в столовой — и холодное. Не знаю, кто в тот день нормально пообедал. Я даже не помню, что было на второе. Небось котлеты, потому что в основном нас кормили котлетами. Больше хлеба, чем мяса, но называлось котлеты.

Вы думаете, что она, как говорится, разбила мне сердце? Да, мне было больно. Я не доел второе. Пошел работать. Хотя и работа не шла. Но в конце концов я утешился мыслью, что пережду. Они установят оборудование в холодильном цеху, он уедет, а я останусь. Надо только набраться терпения. Впрочем, мне не очень верилось, что вот так, в один день. Она подала ему суп, второе — и готово.