Железный меч I

Затея Ярослава не пришлась ему по душе с самого начала, и нынче он лишь убедился в своей правоте. Девка была строптива, чужой князь — слаб, терем — беден, а земля из песка и пыли почти не приносила плодов.

— Нашто союза ищешь с ними, князь? — спрашивал воевода Крут и ни разу не услыхал разумного ответа.

В мелких княжествах подле Ладоги каждый род счел бы великой честью породниться с князем. Девки выстроились бы рядком аж до терема! Взял бы себе оттуда жену и вместе с ней в приданое получил бы землю, а коли нет в роду сыновей — и вовсе мелкое княжество целиком. Воевода все до последнего надеялся, что князь одумается, прислушается к нему, к разумному мужу!

Все пустое!

И вот нынче Крут смотрел, как строптивая княжна разбивает кувшин, стоило Ярославу заговорить о союзе меж княжествами. Токмо круглый дурак поверил бы, что она не чаяла! Характер у девки был дрянной; одно ладно, что не пропадет на женской половине княжьего терема в Ладоге. Наложницы у князя были под стать Рогнеде.

Воевода выругался в мыслях, жалея, что не может сплюнуть в горнице. Вот вроде он и учил маленького Ярослава уму-разуму, воспитывал. Куда все подевалось, когда княжич вырос? А уж как князем стал, так и вовсе никто ему не указ! Нынче хоть остепенился малость, о водимой жене задумался, о сыне. Может, хоть выгонит из терема в Ладоге девок своих, мнящих себя, самое малое, княгинями! Довольно уж покуролесил, будет.

Воевода мыслил, нужна князю одна из их ладожских славниц; тихая и мягкая, с круглым светлым лицом и светлыми косами. Чтоб сидела в горнице да детишек рожала, не перечила ни мужу, ни кому. Вот, как у него самого, одна водимая жена уж сколько зим! Но князь же…

Закряхтев недовольно, Крут покосился в сторону Ярослава. А тому что? Все как с гуся вода! Тут девка кувшины роняет, а он сидит себе и бровью не ведет, с князем Некрасом беседует. А вот того, знамо дело, дочкина выходка рассердила. Сперва побледнел, после побагровел, а нынче же прожигает тяжелым, злым взглядом молоденькую княжну. А та на грозного батюшку и не смотрит.

«Распустил терем, тьфу! Глядеть противно», — воевода скривился и отодвинул от себя опустевшую миску. На глаза ему ненароком попался заставший подле стены мальчишка-отрок. Ярослав пригрел его на исходе зимы, приблизил; дозволял делить с собой одну горницу да брал в походы, когда ходил с молодшей дружиной.

«Глупая забава, — думал воевода. — Нашто ему сдался этот мальчишка».

Задумавшись об отроке, Крут вспомнил еще одну занозу. Той же зимой в терем на Ладоге пришла проситься в дружину девка! И князь ее принял! Боги светлые, что тот творил…

— Благодарю за угощение, — следом за воеводой отодвинул в сторону миску и Ярослав. Он пристально поглядел на Рогнеду, и та, вспыхнув румянцем, все же потупила взгляд.

«Это тебе не с мягкосердечным батюшкой забавляться», — Крут, довольно усмехнувшись, огладил бороду. Видать, вышло у его князя всяческое терпение для строптивой девки.

Воевода вышел из горницы в сени за князем, и тот положил руку ему на плечо, остановившись на пороге.

— На капище пойду, с богами надобно потолковать, — сказал Ярослав. Он снял с воинского пояса ножны с мечом и отдал их стоявшему поодаль отроку. Себе оставил лишь нож, который получил от старого князя Мстислава в день посвящения, когда в нем умер мальчишка, и родился мужчина.

Крут проводил Мстиславича взглядом. Он не пошёл вместе с ним, ведь у князя с богами особый разговор. Вместо того, воевода деловито осмотрел земляной вал и стены, окружавшие терем; забрался к стоявшим в дозоре лучникам и поглядел на голую степь да пыль. С трудом сдержался, чтоб не сплюнуть.

И вот эти земли его князь хочет получить в приданое?! Да у них на Ладоге щепоть с ладонь плодороднее будет, чем все княжество Некраса! Сухой степной ветер трепал полы его старого, изношенного плаща, пока воевода расхаживал туда-сюда по стене. Этот же ветер неприятно щипал лицо и оставлял песок скрипеть на зубах. Воевода хмурился, щурясь на солнце. Где-то там раскинулся хазарский каганат. Истинная причина, приведшая сюда Ярослава.

Токмо вот знавал воевода Крут и более простые пути. Знамо, негоже родную кровь проливать, но коли замышляют против тебя недоброе… Раздосадованный, он махнул рукой и полез со стены вниз. Что уж тут говорить; князь упрям невероятно, еще хуже старого князя Мстислава, хотя вот уж тот упрямцем был, каких свет еще не видывал!

«Пока не подрос да не вошел в силу его сын».

Со стены воевода пошел к здешнему кузнецу. Тот еще накануне показался ему толковым, когда они осматривали попорченные в налете кольчуги. Кузнец обещался все исправить да поплотнее посадить пластины. Так они делали здесь, чтобы стреле было сложнее пробить броню, и Крут нашел это разумным. В Ладоге ковали, чтобы кольчуга защищала от копья и меча; здесь же местные мастера приспособились к иному из-за хазарских стрел. Воеводе кузнец понравился, и он порешил, что не худо и перенять у соседей неплохую задумку.

На подходе к кузне Крут услыхал звонкий, девичий голос. Нынче кузнец работал не один.

— … как описываешь ты… то торквес, редкая вещица.

Заглянув в открытую дверь, воевода увидал девку, что прислуживала им за трапезой. Братоучадо князя Некраса. Та, что со светлыми косами да ссадинами на щеке, да в платье служанки. Немудрено, что Круту не пришелся по нраву ни сам князь, ни его домочадцы. Родная кровь все же, а держат как будто бы за теремную холопку.

— А расскажи еще, дяденька Могута, — попросила тем временем девчонка, теребя кончик косы. Она стояла к воеводе спиной и не слышала его тихих шагов.