Шрифт:
— Поговорить, — разом выпалила та.
Услышав, Крут хмыкнул и огладил седую бороду. Круто девка берет.
— Так говори, — безжалостно сказал князь, хотя даже тугодумный слепой олух уразумел бы, что та чает поговорить с ним без видаков.
Воевода видел, как княжна все косилась на него и сминала в ладонях подол серого платья. Приметил он также, что не баловал Некрас Володимирович братоучадо украшениями: не носила та ни венца красивого, ни височных колец из серебра. Да и в косу вплетены были самые простенькие ленты.
— Я обожду во дворе, — Крут решил подсобить смущенной девке.
Не она позор такой роду своему учинила! И достало ведь храбрости прийти сюда нынче, от князя разговора требовать.
— Погоди, воевода, — князь остановил его. — Не дело мне с невестой один на один оставаться. Да и от тебя у меня секретов нет.
«Ой ли?! — Крут с укором посмотрел на князя, встретившись с ним взглядом. — Нашто девку смущаешь, дурень?».
Звенислава Вышатовна вздохнула и еще крепче вцепилась в подол платья.
— Не наказывай Рогнеду, князь, — попросила она, рассматривая землю у себя под ногами.
Крут подавился воздухом. Ну, девка!..
Ее слова изумили и Ярослава. Он вскинул брови и молча скрестил на груди руки, пристальнее вглядываясь в стоявшую напротив невесту. Та заметно нервничала: кусала губы, комкала в руках подол платья. Верно, смотреть ему в глаза она попросту не смела.
— В тереме болтают, ты волен убить ее, — заговорила княжна, не выдержав его молчания.
Она мало смыслила в том, как откупаются вирой, понял Крут. Потому и не знала, что Ярослав не мог убить Рогнеду, коли согласился на новое сватовство да на приданое, что втрое больше прошлого. Не смыслила, потому и пришла нынче просить за двухродную сестру.
— Она опозорила меня, — жестко сказал князь.
Он не спешил разуверить княжну в ее заблуждении.
— Обесчестила себя и отца. Ваш род.
Смущенная донельзя, испуганная его ледяным голосом, девка еще ниже опустила голову.
— И нынче ты приходишь и просишь не наказывать ее. Оставить как есть, княжна? Пусть знают люди, что князь Ярослав из Ладоги и не такое оскорбление спустить может?
Звенислава Вышатовна вздрагивала, чувствуя его недовольство и раздражение. Ярослав Мстиславич не говорил с ней, он стегал словами.
— И что потом будет? Каждый помыслит, что всяко может меня оскорблять, что слаб я, что земли свои не обороню?
Пока говорил, князь подошел к ней вплотную. Девка была готова сквозь землю провалиться — Крут видел, как та маялась, сдерживала слезы. Норова Ярослава и взрослые мужи, многомудрые бояре из ладожского терема остерегались. Не всякий с ним спорить решался, пока бывал тот раздражен. Слухи о нем неспроста взялись.
— Стало быть, должен я Рогнеду простить и всякого, кто бесчестит меня? Что молчишь, княжна? Поговорить же хотела.
Против воли Круту стало жаль глупую девку, повинную лишь в том, что попалась под руку князю в неурочный час. Откуда б у нее таким мыслям взяться, коих требует князь? Девка, она девка и есть!
Звенислава медленно подняла голову. Ярослав стоял в шаге от нее; руку протяни — и коснешься. Смотрел пристально, не отводя тяжелого, строгого взгляда, под которым хотелось сжаться и исчезнуть.
— Я… — она замялась, не находя слов.
Злость в голосе князя начисто сбила ее с толку, и она растерялась. Столько всего надумала перед тем, как заговорить с ним, а нынче все позабыла. Трудно было не позабыть тут. Ярослав Мстиславич ее не щадил.
— Ты будешь княгиней в тереме на Ладоге, — сказал князь уже спокойнее, но в голосе явственно угадывалось разочарование. — А глупая княгиня мне не нужна.
Не диво, что девка всхлипнула и сбежала. Крут поглядел ей вдогонку и повернулся к князю.
— Молчи, дядька Крут, — велел Ярослав.
Он тоже смотрел вслед убежавшей девке.
Удельный княжич I
Святополк скрипел зубами. Пришли от робичича вести: встречайте, мол, с невестой еду. Готовьте великий пир, заключил я для Ладоги добрый, крепкий союз!
У Святополка сводило зубы всякий раз, когда слышал он такие беседы. Выходило, нужно ехать в Ладогу, к братцу на поклон. Крепче чем по приказу робичича ездить собирать дань, Святополк ненавидел покидать свои крохотные владения, терем на Белоозере. Была б его воля — никуда бы отсюда не уезжал. Коли б еще ненавистную жену Предиславу можно было в дальнюю деревню отправить, он был бы почти счастлив.
Но заместо предстоит Святополку вскоре сидеть за длинными дубовыми столами, слушать чествования робичича, поднимать за его здравие кубки с боярами да дружинниками, которые предали его и приняли Ярко князем. Не пошли против воли лишившегося разума старика Мстислава, его отца.