На его лице залегли глубокие морщины. Он хмурился, но взглядом напоминал ребенка. Младшая сестра вновь ухмыльнулась с горечью. Брячислав привык опекать Фриду с самого детства, задолго до того, как родилась она сама. Так велел ему отец, и он свято исполнял его заветы. Только вот Мальфрида давно выросла и требовала теперь от брата не токмо поймать вкусную рыбку в ледяной проруби али побить ее обидчика. Ее просьбы отнимали чужие жизни, а их глупый брат до сих пор этого не понимал.

Младшая сестра посмотрела на Брячислава с сожалением и поднесла к его заросшему щетиной лицу раскрытую ладонь. Она погладила его по щеке, словно ребенка, и медленно покачала головой.

— Нет, — сказала она тихо. — Я уже столько всего сотворила… больше подсоблять Фриде я не стану.

Брячислав вздохнул. Он смотрел на нее строго и отчужденно, будто и не делили они общую кровь, словно она не была его сестрой, а всегда одна лишь Фрида.

— Напрасно ты противишься, — сказал он напоследок и ушел прочь, не обернувшись.

Младшая сестра проводила его долгим взглядом. Ей вдруг разом сделалось холодно, и она обхватила себя руками за плечи. На душе было тяжело и тоскливо.

Тем вечером разразилась страшная гроза. Никак сам Бог-Громовержец осерчал на них за что-то и решил напустить на Ладогу такое ненастье. Старики говорили, что следует по утру принести жертву, коли ночью обойдется без пожара. Гремело и сверкало по всему небосводу, куда только хватало взгляда. Громовые раскаты сотрясали землю; казалось, она дрожит под ногами. Говорили, что это Перун стучит своим молотом всякий раз, когда звучит гром.

Долгое, долгое время не начинался дождь. В воздухе пахло бедой. В ту ночь легли спать разве что малые дети да совсем старики. Остальные же слушали, как ревет ветер, как скрипят на причале лодки да кораблики, как громко стучат о бревенчатые стены ставни, как нервно ржут запертые в конюшне лошади, как заходятся в лае псы на привязи.

Младшая сестра вышла на порог клети поглядеть на зарождавшуюся грозу. На крыльце терема конунга она заметила в темноте пару сверкающих любопытством глаз. Молния подсветила мальчишку-бастрюка. Просунув светлую головенку меж двумя поручнями крыльца, он глядел на небо, раскрыв рот. Помимо любопытства его глаза светились неподдельным восторгом. Иного гнев Бога-Громовержца испугал бы, но бастрюк был совсем еще дитем. Его не пугало ничего.

— Кто тебя выпустил? — она заговорила с ним против воли.

Тот испужался сперва, подпрыгнул, ударившись затылком о деревянную балку, а после перевел на нее взгляд серых глазенок.

— А я ни у кого не спрашивался, — поразмыслив, ответил тот. — Тетка Добрава уже спит, а дядька Крут ушел.

Он переступил с ноги на ногу и шмыгнул носом. Вцепившись руками в крыльцо, принялся раскачиваться из стороны в сторону. На заговорившую с ним незнакомую женщину он поглядывал со сдержанным любопытством.

Когда пошел дождь, мальчишка ойкнул и нырнул обратно в терем, и младшая сестра осталась на княжьем подворье одна. Мерный стук капель по деревянной крыше успокаивал. Хотелось вернуться в клеть, забраться повыше на сеновал, укутаться в старенький зимний тулуп и уснуть под запах сухой травы да мокрого дерева.

Она не заметила, когда из-за угла терема выступила тень и направилась в ее сторону. В конце концов, ее брат был добрым воином, одним из лучших. Он умел ступать бесшумно даже по скрипящим половицам, что уж говорить о твердой земле. Брячислав подкрался к своей младшей сестре со стороны и ударил ее по затылку камнем, который он сжимал в руке. Женщина, не вскрикнув, тихо осела на землю, и он подхватил ее у самого порога, воровато озираясь по сторонам.

Гроза и ливень прогнали со двора всех зевак, и потому их никто не заметил. Затащив сестру в клеть, Брячислав достал из-за пояса заранее припасенный мешок, веревку и комок старых тряпок. Он связал младшую сестру по рукам и ногам, засунул в рот кляп и надел на голову мешок. Кровь сочилась из раны на виске, оставленной ударом камня. В беспамятстве младшая сестра тихонько стонала и послушной, сломанной куклой лежала в руках старшего брата.

Поморщившись, он закинул ее к себе на плечо и быстрым шагом пересек княжье подворье, направляясь к конюшням. Они скакали так долго, что младшая сестра успела очнуться. Она беспокойно завозилась, беспомощно перекинутая через лошадь перед Брячиславом, и тот зачем-то погладил ее по спине.

— Тише, — сказал он, и она узнала его голос.

Старое северное капище находилось далеко от Ладоги. Сперва вниз по реке до озера, а после вдоль него в сторону, где восходит солнце. Не прекращая, сплошной стеной лил дождь, и Брячислав и его младшая сестра оба вымокли до нитки. Грязь разлеталась из-под копыт коня в разные стороны, оседала на сапогах и плаще Брячислава, но тот лишь гнал сильнее. Ночь была коротка, а им еще предстояло успеть вернуться в терем, до того как хватятся княгини.

Мальфрида дожидалась их на месте, где конунги древности приносили Одину свои кровавые жертвы. В одиночестве, с длинными распущенными волосами она ходила меж старых поваленных камней, в которых бурым цветом въелась обильно проливавшаяся здесь когда-то кровь. Мальфрида сняла с головы кику и распустила подобающие княгине косы, и ее черные волосы спутанными, мокрыми прядями облепили ее со спины и лезли в лицо. Брячиславу, повидавшему за свой век всякое, сделалось на одно мгновение жутко, когда в очередной вспышке молнии он увидел Мальфриду. Сглотнув, он все же потянул за поводья, останавливая жеребца, спрыгнул на землю сам и стащил туда младшую сестру. Он стянул с ее головы мешок, и она сперва часто-часто заморгала, а после принялась оглядываться по сторонам. Увидав Мальфриду, сжимавшую в руке длинный кинжал, нависшего над ней Брячислава и узнав старое капище конунгов, младшая сестра громко, испуганно замычала и поползла назад, подальше от них.