— Слишком рано сегодня встали, — сказала она, — я пораньше спать лягу.

Они с Ольгой поехали на метро, а дома Вику поджидали Мария Сергеевна и Тамара Игнатьевна.

Когда девушка зашла в квартиру, то обе пенсионерки подскочили к ней и начали вразнобой закидывать вопросами и одновременно утешать:

— Викуша, — говорила хозяйка, — мы только сегодня в интернете про этого Курагина посмотрели. Какой подлец! И как у него совести хватило: с этой шваброй путался, а сам к тебе клеился. Бабник.

— И хорошо, что эта выдра от другого оказалась беременная, — вторила ей Тамара Игнатьевна, — и ее мужик этому Владлену морду набил. А то, ведь еще и врал на всю страну: «Я невесте сюрприз готовил». Обманщик! Викочка, ты сильно страдаешь?

Пенсионерка участливо заглядывала девушке в глаза:

— Мы тебе вкусный тортик испекли. В печали сладенькое хорошо помогает.

Вика разулась, прошла на кухню и успокоила хлопотливых старушек:

— У меня все хорошо. Костя с Ольгой на выходном развеселили, и на работе друзья поддержали. Знаете, у меня словно розовые очки на глазах лопнули, стеклами вовнутрь. Я, как заново прозрела и по новой на Влада посмотрела. Я же как преданная собачонка на него смотрела. Даже предположить не могла, что он может обманывать и быть таким подлецом… А теперь мне легко. А еще за мной один парень с работы начал ухаживать. И, кажется, он хороший…

— Слава богу, — одновременно выдохнули пенсионерки и синхронно присели на табуретки.

— А чего? — недоуменно спросила Вика.

— А того, — погладила ее по плечу Мария Сергеевна, — ежели ты чего с горя с собой сотворить задумаешь! Или пустишься во все тяжкие. Ты же еще совсем молоденькая, жизни не видела. А я, вроде как, за тебя в ответе.

— Не волнуйтесь, все хорошо, — успокоила своих попечительниц Вика, — давайте лучше чай с вашим тортом попьем. А потом я спать пойду. Только Шурке угощение отдам.

— Какое? — хором поинтересовались старушки.

Вика вытащила из сумочки пакетик с зеленью и пояснила:

— Я в парке ему листьев одуванчика и подорожник нарвала. Там почти настоящий лес был… Только их помыть надо.

***

Следующее утро на студии началось с ожидаемого скандала.

Соловьев в кабинете продюсера сотрясал воздух:

— Да вы тут охренели все?! Я — звезда! Без меня ваш никчемный сериальчик вообще смотреть никто не будет. Люди идут на меня, на мое имя! У меня еще полных двадцать смен с полной оплатой, а вы все в два дня переписали, и то я в коме лежу?! У вас совсем мозгов нет?! У вас рейтинг ниже плинтуса упадет, зритель отвалится, как только я из кадра исчезну!

Продюсер спокойно смотрел на беснующегося актера и курил. Когда ему надоело слушать вопли, полные завышенного самомнения, он негромко заговорил:

— Анатолий, вас сколько раз предупреждали, что нехорошо срывать съемки? Правильно — трижды. Мы переработки половине группы из-за вас оплачиваем, а еще стоимость половины смены другим актерам, кто задерживается по вашей вине. Сколько раз вы опоздали на работу от начала съемочного процесса?

Он вопросительно уставился на актера, а тот презрительно скривил губы и сказал, словно выплюнул:

— Да всего раза два или три.

Продюсер пододвинул к себе листок с записями и ткнул в него пальцем:

— Вы опоздали на двенадцать смен из четырнадцати! Какие, блядь, у тебя еще вопросы? Звезда, ты сраная! Обосрался со всех сторон, а теперь приперся права качать…

Группа в коридоре молча подслушивала и злорадствовала. Сколько раз они позже положенного разъезжались по домам, когда Соловьев приезжал с большими опозданиями. А из кабинета раздавалось:

— Да я тогда вообще из проекта уйду!

— Тогда будешь платить неустойку. А вместо тебя в кому статиста положим с забинтованным лицом, — отвечал продюсер.

— Это вы мне неустойку по полной заплатите, — кричал Соловьев, — у меня по контракту нельзя количество часов сокращать. А вы меня отовсюду убрали.

— Надо внимательно документы читать, — усмехнулся продюсер, — у тебя нельзя не часы сокращать, а количество сцен. В новом сценарии их осталось столько же, сколько и в старом — двадцать восемь. Просто мы отснимем их за два дня. Больничную палату для тебя уже строят. И вообще, радуйся — тебе даже слова больше учить не придется.

Соловьев примолк, понимая, что контракт он читал невнимательно. Каждая смена оплачивалась отдельно: двадцать смен по пятнадцать тысяч — это триста тысяч рублей, а две — всего тридцать. В деньгах он жестко теряет.

— Я вас по всему интернету протащу, — прошипел Соловьев и выскочил за дверь.

Группа, стоящая в коридоре, смущенно замерла. Было понятно, что они подслушивали — не могут два десятка человек случайно собраться в одном узком коридоре у продюсерской двери. Актер злобно посмотрел на киношников и произнес: