Шрифт:
– Петя… – она судорожно вздохнула. – Мне позвонили… сказали... бывшие коллеги Валентина Самуиловича были на кладбище и сказали… что его могилу вскрывали. И что это сделано было… вами.
Петр не сдержал шумного вздоха. Эксгумация. Твою мать, Эля всего лишь узнала об эксгумации. Господи, а он уже такого надумать успел!
– Ну да. Нами.
– Зачем?! – выкрикнула Эля. – Зачем вскрывать… раскапывать… беспокоить место, где… где покоится тело… Зачем?! Это же вандализм!
Она уткнулась лицом в ладони и зарыдала.
Час от часу не легче! Петр привлек Элю к себе – слава богу, она сопротивляться не стала, рыдала, уткнувшись носом ему в грудь, и повторяла ему только одно слово: «Зачем?!». А Пётр гладил ее по вздрагивающей тонкой спине.
Зачем… Да как объяснить – зачем? Петр вдруг понял, что это для него эксгумация – один из рабочих инструментов. А для Эли… как и для любого обычного человека – это и в самом дел что-то из ряда вон выходящее: когда люди раскапывают могилу и вскрывают гроб. А в случае Эле речь идет еще и о достаточно близком человеке.
Ну а что Петру делать было, если надо?!
Эля затихла, но еще тихонько вздрагивала.
– Эля… – Петр снова провел ладонь по спине – от шеи до поясницы. – Эля, это не вандализм. Это было необходимо для расследования.
– Но зачем?! – она подняла на него заплаканные глаза.
– Я не имею права тебе этого сказать, – ответил Петр как мог мягко. – Существует тайна следствия. Но прошу тебя, поверь – это было сделано исключительно из необходимости. Если бы я знал, что ты на это так отреагируешь, я бы… – он не договорил. Что, не стал бы выполнять необходимых следственных действий? Ответа у Петра, как ни странно, не было.
Эля перестала вздрагивать, прижалась щекой к его груди, глубоко вздохнула.
– Скажи, а ты… ну, это делал сам? В смысле, там, на кладбище… – она не смогла договорить, лишь сильнее прижалась.
– Конечно, нет. Для этого существуют специальные люди.
Она еще раз вздохнула.
– А я как представила… что ты там сам… с лопатой... и гроб… и… Мне стало страшно, Петь… – она снова всхлипнула и задрожала.
– Тихо-тихо, все хорошо, – его руки непрерывным транзитом двигались по ее спине. – Все в порядке. Не бойся. Я рядом, – прижал ее к себе как мог плотно и прошептал на ухо: – Ничего не бойся, хорошая моя.
Они стояли какое-то время, молча обнявшись. Но сказанные им слова звучали – и в нем, и в ней.
Наконец Эля разжала руки и отступила. Оттерла щеки.
– Ты останешься на ужин?
– И не только на ужин.
– А… ну… – в Элине вдруг появилась какая-то новая растерянность. Пополам со смущением. – Я не думаю, что… – она запнулась и замолчала.
– Ты собираешься меня выставить за дверь после ужина?
– Я… нет… не… – Петр решительно не понимал смущения Эли. А она окончательно порозовела и выпалила: – У меня эти дни!
Эти дни. Какая прелесть. Петр прекрасно знал, как эти дни называются на самом деле, равно как знал и другие точные медицинские названия женской анатомии и физиологии. Но пусть будут эти дни. Значит… значит тренировал фантазию он совершенно зря. Ну, может, так и к лучшему. Наверное.
– Тогда точно никуда не уйду, – Петр решительно потянул вниз «молнию» на куртке. – Хотя… За шоколадкой могу сгонять.
– У меня есть шоколадка, – а потом она порывисто бросилась ему на шею. – Никуда не уходи. Пожалуйста.
– Петр Тихонович, танцуйте!
– Тебе прошлого Нового года мало? – Петр поднял голову от бумаг.
– Таки Макаров разродился, как и обещал!
– Ну?! – Петр резко выпрямился.
Арсений шлепнул заключением криминалистов о стол.
– Если совсем коротко, то генетическое сопоставление волоса, обнаруженного в сейфе, и волоса, взятого у покойного Конищева, указывает на очень близкий уровень родства.
– Так, – Петр встал. – Значит, сын.
– Значит, сын.
– Делай запрос в Оренбург на задержание Поварницына. Надо побеседовать с отроком еще раз и поплотнее. И об отношениях с папенькой покойным, и о пропавшем альбоме офортов, и о том, зачем он лазил в сейф.
– Есть делать запрос.
– Вот мы идиоты! – Петр вышагивал по кабинету. – Вот зачем мы этот политес разводили с подпиской о невыезде?! Надо было сразу его закрывать!
Арсений лишь вздохнул. Новости из Оренбурга они получили неутешительные. По месту жительства Поварницын не обнаружился. На месте работы сообщили о том, что он взял отпуск за свой счет на две недели по семейным обстоятельствам. Ни на работе, ни дома никто ничего внятного и вразумительного о текущем местонахождении Евгения Поварницына сказать не мог, а мать, с которой он проживал в одной квартире, и вовсе выглядела напуганной донельзя.