Правоверные, оба старики, с узкими седыми бородами, поглядели на него и печально покачали головами в чалмах.

– Плохо нам, плохо!

– Мается спиной наш хозяин.

– Ну, со спиной до ста лет прожить можно. Студить только не надо. Мой дед, Царство ему Небесное, только, бывало, на печи-то и спасался.

Старики очень внимательно его выслушали. Один из них, с длинным лицом, спросил:

– Как же лечился твой дед?

– Спину грел на печи, на горячих кирпичах. А ещё пчелами. Дед мой как насажает пчел на поясницу, как они его накусают, так и оживал.

– Помогало?

– Только этим и спасался.

Длиннолицый с кряхтеньем приподнялся и, ковыляя на кривых тонких ногах, удалился в дом.

Михаил и не догадался, что тот направился прямо к Нагатаевой дочке и рассказал ей о том, что услышал от русского, раба Бабиджи. Та не поверила, но так как все средства были перепробованы, а Нагатаю от этого не стало легче, то она распорядилась позвать его в дом.

Озноби провели к Бабидже. Бек, печальный, сидел на подушках в маленькой горнице, завешанной коврами, и лениво перебирал бусинки четок.

– Что ты там, Озноби, наговорил про кирпичи и пчел?
– спросил Бабиджа, смотря подозрительно из-под нахмуренных бровей.

Михаил повторил то, что говорил во дворе старикам.

– Чем болел твой дед?
– спросил бек.

Озноби показал на поясницу.

– Вот здесь. Бывало, в крик кричал. Только завсегда пчелы и помогали.

Тут из-за ковра высунулась белая прелестная женская ручка с перстнями на пальцах и сделала какой-то знак Бабидже, который Михаил не понял.

Бабиджа сказал:

– Нагатай-бек очень болен. У него болит поясница. Тебе доставят пчел, ты должен вылечить его. Если Нагатай встанет на ноги - тебя ждет награда, станет хуже - пеняй на себя.

Озноби возразил:

– Э, дорогой бек! Какой я лекарь! Я сказал лишь, как лечился мой дед. Но сам лечить не умею. А оне, пчелы-то, може, и не помогут.

– Не рассуждай!
– строго прервал его Бабиджа, а потом добавил мягким голосом: - Очень болен Нагатай. Ты должен ему помочь.

Михаил заметил, как глаза Бабиджи влажно блеснули, точно на них набежала слеза, и понял, что ему не отговориться, придется лечить Нагатая.

Он вышел во двор, коря себя за болтливость: дернула же его нелегкая сказать об этом! Кто тянул за язык? Сам напросился. Что, если Нагатаю станет хуже? Пропадет ни за грош!

К вечеру двое молодых слуг привезли толстую колоду, полную пчел и меда, прикрытую соломенной крышкой. У обоих были злые, искусанные и опухшие лица. Пчелы гудели, кружась над ними.

– Не махайте руками, - посоветовал Михаил, и тотчас же одна пчела укусила его; он сразу почувствовал, как у него надувается и деревенеет щека.

– Сейчас надо, - сказал он, потирая укушенное место.
– Пока они злы. Дайте кувшин!

Ему принесли кувшин с широким горлом. Михаил собрал два десятка пчел, ползающих по улью, положил их в кувшин и закрыл отверстие ладонью.

Его провели в темное дымное помещение. Больной лежал на коврах, под белой кошмой, и чихал.

– Ничего не видно. Откройте окно! Пчелы не будут кусать в темноте. Да и от дыма оне одуреют.

Когда сделали так, как он сказал, Михаил приблизился к больному и попросил его лечь ничком. Грузный, совсем обессиленный от боли, Нагатай не мог пошевелить даже рукой. Тогда несколько человек подошли к нему и осторожно перевернули животом вниз. Михаил попытался вспомнить, что делал дед в этом случае и как Степан-пасечник сажал ему пчел на голую поясницу, но ничего так и не вспомнил. Стал действовать на свой страх и риск.

– Пчелы будут больно кусать, - сказал Михаил Нагатаю.
– Терпи, бек!

Нагатай так настрадался, так намучился со своей спиной, что был согласен на любое средство, лишь бы оно помогло ему. Откинув полу длинной заношенной рубахи с мясистой широкой спины бека, Михаил стал быстро тыкать пчелами в поясницу. Больной вздрагивал от каждого укуса, но не издавал ни звука. Когда все пчелы вонзили под кожу Нагатая по жалу, Михаил поднялся с колен и сказал, что теперь надо подержать спину в тепле и спокойно полежать на животе.

Наутро Нагатаю полегчало, и он велел позвать Озноби. Михаил пришел в душный полутемный покой. Нагатай, большой и толстый, возлежал на подушках, укрытый по пояс белым одеялом.

– Твои пчелы помогли мне, - сказал он, тяжело дыша.
– Я чувствую себя немного лучше.

Михаил поклонился, прижав правую руку к сердцу, сказал:

– Это надобно повторить несколько раз.

– Понимаю, - согласился Нагатай.
– Если встану на ноги, можешь просить у меня, что пожелаешь.

Раздался мелодичный звон колокольчика, ковровая занавеска в дверном проеме отогнулась, и в комнату вошла с подносом в руках молодая стройная женщина в узком длинном платье. На подносе - пиала с питьем и деревянная чашка, наполненная мелкими кусочками вареного мяса. Женщина поставила поднос перед беком и молча с достоинством удалилась.