Так произошла ещё одна смена хана, а Нагатай-бек ничего не знал. Он жил в своей усадьбе, словно в крепости, люди его не ходили дальше ворот, никого не принимали, даже дервишам ход в усадьбу был заказан.

Но как ни была предусмотрительна Джани, нельзя было уберечься от всеобщего смятения, нельзя было избежать треволнений и не быть затронутым борьбой враждующих сторон. Все это происходило помимо воли и желания, и непрошеные гости, гонимые, преследуемые, нет-нет и являлись вдруг из кровавого мира вражды, прося помощи, милосердия, спасения.

Как-то в конце февраля, поздним темным вечером, Михаил и Костка задержались во дворе. Весь дом уже погрузился в спокойный сон. Вся округа была объята глубокой тишиной. От таявшего снега исходил крепкий сырой запах. Черное небо блестело крупными звездами, которые слали на землю покой и умиротворение.

Михаил и Костка, задрав головы, смотрели ввысь. Таинственное мерцание далеких огоньков манило их, холодный свет завораживал. Вдруг им послышался какой-то шорох. Оба молча переглянулись. На верх глинобитной стены, отделявшей усадьбу от улицы, взобрался какой-то человек. Михаил и Костка затаились, приняв этого человека за злоумышленника.

Человек посидел, свесив ноги, вероятно не решаясь прыгать с такой высоты, покачался взад-вперед и вдруг полетел вниз. Нет, это был не прыжок - он свалился. Послышался глухой стук упавшего тела, слабый стон. Михаил и Костка подбежали к нему. Человек лежал навзничь, раскинув руки, не двигался. В темноте нельзя было разглядеть его лица. Костка ощупал плечи, спину упавшего, пальцы коснулись чего-то влажного, липкого. Он поднес их к глазам и увидел, что это кровь.

– Он ранен, - сказал Костка.

Упавший простонал.

– Он жив!
– сказал Ознобишин.
– Бери за ноги! Потащим в чулан.

Они с трудом доволокли грузное тело до дома, внесли в чулан и уложили на солому. Михаил снова вышел во двор, огляделся, прислушался. Ни души. Тихо. Значит, никто из слуг не заметил их. Он успокоился. Тем временем Костка зажег свечу, и при тусклом колеблющемся огоньке они увидели немолодого мужчину в темном порванном чекмене; голова у него посечена, ладони рук изрезаны, на плечах, груди - глубокие кровоточащие раны.

Спустя некоторое время в ворота раздались глухие настойчивые удары.

Встревоженные, Михаил и Костка выскочили во двор. Яркий свет появившейся в небе луны размыл темноту, и каждый предмет стал четко и ясно различим, черные тени лежали на голубом мерцающем снегу.

Старый привратник заковылял к воротам, остановился возле, опираясь на палку, слабым дрожащим голосом спросил:

– Кто там?

С улицы прозвучал властный грубый приказ:

– Именем хана... Отворяй, старая образина! И поскорей!

Как только двустворчатые ворота приотворились, в усадьбу ворвалось с десяток стражников с факелами, кривыми саблями наголо и круглыми выпуклыми щитами. Их предводитель показался следом верхом на сером в яблоках коне, косматом и широкогрудом.

Один из стражников, маленький, чернобородый, косой на один глаз, придержал стремя. Предводитель не спеша слез с коня. Как и все прибывшие, он был одет в темный ватный халат и островерхую меховую шапку, на широком военном поясе висела длинная сабля в ножнах. То был полноватый, широкоплечий человек. Он молча оглядел стоявших перед ним людей и спросил низким голосом:

– Кто векиль?

Михаил выступил вперед.

– Я векиль.

Из-под тяжелых век на него глянули настороженные раскосые глаза. Михаилу показалось что-то знакомое в круглом одутловатом лице старого воина. Но и тот заинтересовался векилем, его взгляд задержался на Ознобишине дольше, чем на других. Михаил напряг свою память, и вдруг его точно осенило - он вспомнил сотника Хасана, сопровождавшего Бабиджу. Он-то и был предводителем ханской стражи. Сотник спросил:

– Это усадьба Нагатай-бека?

– Да, господин.

– Скажи, не забегал ли к вам во двор чужой человек?

Михаил ответил твердо и спокойно:

– Среди нас нет посторонних. Правду говорю?
– спросил он, повернувшись ко всей остальной челяди.

– Верно, верно. Среди нас нет чужих, - ответило несколько приглушенных голосов.

– Что случилось?
– раздалось вдруг, и толпа расступилась, пропуская вперед госпожу. Вся в черном, с открытым лицом, Джани подошла к Михаилу и сначала поглядела на него, потом с молчаливым вызовом - прямо в лицо сотнику.