– А коммуняки лучше, что ли? – вмешался Ложкин, закончив петь. – Мало они лампасов и погон на казаках нарезали? Атаман Ратин нам рассказывал, кто там вокруг Руцкого и Хасбулатова ошивался. Одни краснопузые и чеченские бандиты. Давить их нужно было. Однозначно. Не то бы они нас.

– Кто «они» и кого «нас»? – вступил в разговор заинтересованно наблюдавший за приятелями Владимир Зимовой. Его небольшая голова, с непокорно торчащим на макушке пучком непричесанных волос, живо поворачивалась из стороны в сторону, оглядывая присутствующих темными бусинами пытливых глаз, точно у настороженного чибиса. И произнесенная фраза была такой же короткой, разрубленной пополам, как окрик этой степной птицы: «Чьи вы?»

– Хватит дурака валять! А то не знаешь? – пыхнул недовольством Ложкин. – Конечно, коммуняки… нас – казаков…

– А Валентин кто, коммуняка или казак? – подначивал Зимовой.

Гитарист хитро скосил глаза на московского гостя:

– Пусть он сам и ответит, я в его мысли не залезал и не знаю, что он на сей счет кумекает. Партбилет имел, это – факт.

– Да я, мои дорогие други, на этот вопрос, вроде как ответил в 1990 году созданием казачьей организации в Москве и в бывших казачьих регионах, в том числе на Дону и Кубани. Нужно ли еще что-то добавлять?

– Под пролетарским знаменем и чутким руководством ЦК КПСС. Так, кажется, писалось в московской прессе? – не унимал критический запал Ложкин.

– Желтая пресса до сих пор так пишет для легковерных читателей, кто привык не сам анализировать информацию, а подставлять уши для развешивания лапши, – ответил Валентин несколько повышенным тоном. – Принцип «разделяй и властвуй» много веков действует на земле безотказно. А поучения Христа о том, что дом, разделившийся сам в себе, стоять не сможет, помнят немногие…

– Што за шум, а драки нет? – прогудел иронично вошедший в комнату хозяин дома Александр Григорьев – широкоплечий здоровяк с явными восточными примесями в лице. Крепкой рукой кузнеца он играючи держал за горловину десятилитровый баллон с домашним вином собственного приготовления. – Никак наш артист москвича жизни учит? Давай, Вовка, крой гнилую столичную интеллигенцию на всю катушку! Наша, народная, правда завсегда правее всех иных!

– Ну ты даешь, Санек! – примирительно хихикнул гитарист.

– Даешь по мозгам завсегда ты, как главный теоретик народной жизни. Если все твои теории и прожекты собрать в книгу, у нас бы половина страны от смеха вымерла. А я, в отличие от тебя, бессловесный практик. Больше рукам доверяю, чем языку. Хотя под григорьевку могу и разбрехаться, как Бимка наш, но потом молча в земле копаюсь. Все мои прожекты – в ней, родимой. Она и кормит, и поит. Вот зараз попробуем на вкус натуральный продукт. Без подмесу. Только виноград с моего подворья. Ну, за встречу! Маэстро, подвигайся ближе к народу, смыкай круг!

На столе в больших эмалированных мисках парили, разваренные в ухе, крупные – с мужской кулак – куски толстолобиков, на сковороде отливали золотистой корочкой поджаренные рыбцы, на тарелках матово блестели моченые яблоки и ломтики сала, алели скибки соленых арбузов и помидорные шары.

– За встречу! – сдвинули стаканы бывшие одноклассники.

– Хороша бражка! – похвалил Воробьев, промокая хлебом влажные губы.

– Это настоящее вино, а не бражка, – уточнил Григорьев, – я же сказал, что натуральный продукт, из чистого виноградного сока, без дрожжей, без сахара.

– А какая разница? – махнул рукой с надкушенным куском хлеба Виктор. – Лишь бы в голову било и настроение поднимало.

– Может, тебе и все равно, а мне нет. Вторак я только для выпивох делаю. И то – без куриного помета, как некоторые, чтоб забористей было. Для себя и гостей изготавливаю только настоящее вино, литров четыреста за сезон. От него крылья растут, а не копыта, если только лошадиными дозами не глушить.

– А кто их знает, дозы свои? – поинтересовался Володька Зимовой.

– Кто под забором не валяется и с красным носом не ходит, тот, наверно, знает, – рассудил Петр Столяров.

– Давайте стаканы. Будем дальше измерять свои дозы, – подцепил баллон за горло Григорьев. – Воробью больше трех стаканов не налью.

– Это почему? – удивленно вскинул кроличьи глаза Виктор. – Я слабже всех, што ли?

– Насчет того, слабже или нет, не знаю. А вот нос красный, а это, как сигнальная лампочка, говорит, что ты финишировал уже на этом направлении.

– Во, бляха-муха, дает! Нос мой ему не нравится. Это родителям моим выговаривать надо, что нос у меня такой, а не мне. Я-то здесь при чем?