Какое-то время оба помолчали, поскольку сказанное Серединым было вполне логичным объяснением драмы, разыгравшейся перед телецентром «Останкино». Потом полковник опять заговорил:

– Выманить защитников Верховного Совета из-за баррикад, чтобы взорвать сочувствие россиян, до той поры не удавалось. В команде президента придумали в качестве запала использовать патриотические объединения «Трудовая Россия» Ампилова и «Фронт национального спасения» Константинова. Там были собраны радикально настроенные сторонники народных депутатов, и среди них оказалось немало перманентных революционеров. Вот в эти организации и напичкали подсадных уток от Савостенко. Это они громче всех орали «На мэрию!», когда выяснилось на Октябрьской площади, что столичные власти не дали разрешения на проведение митинга. Они же готовили бутылки с зажигательной смесью и подогревали протестующих «бесстрашными» экстремистскими выходками на Крымском мосту и Смоленской площади.

Цепи защитников правопорядка, как и задумывалось по сценарию, дрогнули и разбежались, оцепление вокруг Дома Советов испарилось. И участников марша протеста понесло: «Вся власть Советам!», «Долой клику Ельцина!», «Руцкой – президент!», «Даешь “Останкино”!»… Как говорится, крышу сорвало.

Казаков с трудом удалось удержать возле Верховного Совета, чтобы остались на постах и не поддались общему порыву. Но честно скажу, что и меня охватила в тот момент какая-то безумная лихорадка решительных действий, подогреваемая ощущением энергичного прорыва духа из откупоренного сосуда. И только легкость преодоления милицейских заслонов и взятия мэрии не давала покоя.

Еще со скифских времен известен тактический прием «вентерь», названный так по одноименной рыболовной снасти. Рыба заходит туда через узкую конусную горловину, а обратно выйти не может. Скифы успешно использовали этот прием во время войны с персами. А потом и казаки веками заманивали в «вентерь» своих противников.

Вот и вспомнилось мне про эту хитрость третьего октября, втемяшилось в голову, как заноза. Вроде бы и радуюсь вместе со всеми первым победам, обнимаюсь, жадно ловлю новые сообщения о передвижениях повстанцев по Москве… и не верю в реальность достижений, жду подвоха.

А отцы-командиры, видимо, поверили. Поддались на провокацию, стали скандировать вместе со всеми: «На “Останкино”!», «На Кремль!»… Милицейскими пукалками размахивали с азартом хозяев ситуации. И нарвались по полной программе на боевой кулак…

Полковник внезапно смолк, то ли вспоминая подробности гнусной игры с оппозиционерами и жестокой расправы над ними, то ли подбирая слова, которые все труднее и труднее давались ему для описания нестандартной ситуации. Его колючие глаза со стальными бликами вновь были устремлены сквозь собеседника, сквозь стены кабинета на окровавленную площадь перед телецентром, в разбитое тысячами пуль и сотнями снарядов, горящее и стенающее здание Верховного Совета.

Генерал молча курил уже не первую сигарету, ждал, пока сослуживец справится с прихлынувшими чувствами. Он знал Середина с лейтенантской поры, когда впервые прочел в военной прессе его аналитические материалы, стихи и рассказы. Был инициатором его перевода в Москву. Знал казачий характер товарища, постоянное стремление к рискованному поиску истины там, где его не просили об этом, просто по велению души. Знал привычку впрямую говорить и писать о том, что думает. С таким прямодушием он не мог рано или поздно не попасть в какой-нибудь неприятный переплет. В девяносто первом году чудом не оказался среди участников путча, поскольку незадолго до этих событий рассматривался на должность референта министра обороны. Но, как говорится, Господь отвел. Стал одним из инициаторов по созданию в Москве казачьего землячества, а потом и общероссийской казачьей общественной организации. Нажил по этому случаю кучи неприятностей на службе и в семье, потому что вынужден был жертвовать тем и другим во имя становления Союза казаков. Конечно же ему обязательно нужно было противостоять молдавским и румынским националистам в Приднестровье во время проведения там спецоперации «Троянский конь», а теперь вот еще засунуть голову в белодомовскую мышеловку.

Статейнова подмывало озвучить свои мысли, но он не успел сделать этого, Середин заговорил снова, отрывисто, будто подталкивал слова пинками:

– Понимаешь, это была не спецоперация по силовому навязыванию президентского правления. Это был российский холокост… садистское истребление законопослушных людей…

– Гражданская война во все времена и во всех странах была немилосердной к участникам с той и другой стороны, – заметил генерал.

– Не-ет, ты послушай. – Середин уже не мог остановиться. – Это были не просто наши противники, такие же русские солдаты и офицеры. Это были сатанисты, поправшие в себе все русское, православное. Они первым делом расстреляли крест и икону на площади перед Верховным Советом. А потом начали косить из всех стволов еще не успевших проснуться людей – мужчин, женщин, стариков, детей… Всех, кто попадал в прицел, будь он с оружием или без него, для убийц это не имело никакого значения. Всех… всех… всех, под корень, чтобы даже духа сопротивления не оставалось…

– Валентин, ну вы бы на их месте, наверное, так же… – попытался возразить Статейнов.

Но полковник, не дослушав его, ожесточенно процедил сквозь зубы:

– Не могу я представить себя на их месте. Не могу… Стрелять в безоружных женщин и детей… Достреливать раненых… Истязать и убивать пленных… Не могу. Не по-русски это. Не в наших традициях. Только манкурты с выхолощенными душами так поступать могут.

Он вдруг наклонился над столом ближе к генералу, словно собирался сказать что-то важное, из ряда вон выходящее, только что открывшееся его сознанию:

– Ты представляешь, что на самом деле творили ельцинские трубадуры после разрушения СССР под усыпляющую болтовню об общечеловеческих и демократических ценностях? Они изымали души у русских людей. У парней из крестьянских и рабочих семей, их-то отпрыски в армии и милиции не служат. Они отравляли сознание молодых людей враньем о свободе личности, преимуществах рыночной экономики над плановой, собственнических интересов над общественными, прав над обязанностями. Они внушали, что самое важное – быть сильным, богатым, успешным. Кто не попал в эту категорию – примитивный отстой. Они делали из солдат России роботов для охраны новых хозяев жизни и уничтожения своих же соплеменников, но не продавших душу за красивые посулы… Я, кажется, начинаю понимать апокалипсическое число зверя 666 из послания Иоанна Богослова – конец света наступит, когда две трети населения Земли превратятся из людей в биологических роботов. Понимаешь?