Когда он сидит у меня на коленях, я говорю ему, что на самом деле он бог. На этих словах он закрывает глаза, и, я уверена, он все понимает. Да мы все боги! Древние египтяне вообще избавлялись от тех, кто был с этим не согласен.

Мой бывший парень однажды заявил, что я со своим котиком должна «перестать прикидываться Холли Голайтли», на что я ответила, что тогда он должен перестать прикидываться полезным членом своего вида, то есть человечества, и цитировать всякую попсу, которой набита его голова. А то, что он считает, будто я по части женственности должна соответствовать мужским фантазиям, говорит больше о нем самом, чем обо мне. Сейчас он ударился в рекламу — там ему самое место. Несмотря на то что вместе мы были целый год, я о нем даже не вспоминаю, пока не поговорю со своей психологиней.

Я делаю глоток мартини с водкой и оливкой, перед тем как выйти, потому что папа готовил маме мартини с водкой и оливкой каждый вечер перед ужином. Это был их ежевечерний ритуал. После длинного рабочего дня, когда он писал и изучал что-то, он включал свое любимое телешоу и насыпал в миску гору фисташек. Мама клала ноги на журнальный столик, чистила фисташки своими длинными бледно-розовыми ногтями, слизывала со скорлупы соль, делала из бокала глоток и хрустела орешком.

Папа всегда очень гордился тем, что у него получается самый крепкий мартини. Многие его друзья, отведав напитка, частенько валились с ног прямо на лужайке. Зато сам он никогда не пил.

Так что мартини с водкой и оливкой — дань семейной традиции, которую я не нарушаю. В мартини с водкой и оливкой есть нечто декадентское и честное. Никаких дрожжей, никакой кислоты, никаких пузырьков, все это только отвлекает внимание. Я же люблю ощущать саму жизнь, без лишних примесей и прикрас, поэтому и алкоголь люблю тоже без лишних примесей и прикрас. В этом напитке он чувствуется именно таким. От мартини с водкой и оливкой ничто не скроешь.

У того же джина нет ни похожего вкуса, ни похожих ощущений, и я не знаю почему. Водка же, холодная, прозрачная, бьет под дых, точно кувалда. Так что прости меня, бывший мой парень, ты любил джин с тоником и огурцом, а это совсем другое. В моем семейном мартини нет ни капли джина, и дальше можно не продолжать, потому что скучно.

Раньше я тусила с девчонками, потому что девчонки должны тусить вместе, как это нам показали в «Бриолине», только без всяких терок и насмешек, хотя, правды ради, всякие терки и насмешки существуют всегда. Вот почему все любят Сандру Ди, когда она поет о Дэнни летней ночью возле надувного бассейна. И если бы вы видели меня и мою лучшую подругу, когда мы были старшеклассницами, вы бы точно посчитали, что я — Риццо, а она — Сандра Ди, и очень сильно ошиблись бы. Наверняка каждая женщина думает, что по поводу нее все ошибаются.

У меня были длинные каштановые волосы, густые и волнистые, а она была блондинкой. Мои волосы выглядели по-разному, в зависимости от погоды, от того, как я спала, или как решила причесаться накануне, или оттого, что слишком много думала; ее же волосы были всегда прямыми и никогда не менялись. И причесывалась она всегда одинаково, даже после душа, и даже когда постриглась, чтобы хоть как-то измениться, она осталась прежней.

И как бы она ни пыталась подружиться с непредсказуемостью, само существо ее противилось этому. Она делала все возможное, чтобы разрушить свое однообразие. По ухабам жизни она двигалась, подобно шаровой молнии: стремительно и целенаправленно, каждую минуту готовая разорваться от накопленного заряда. На ее плече все время болталась сумка с пожитками, точно она куда-то уезжает. Небесно-голубыми глазами она мгновенно сканировала ситуацию и людей, прежде чем те обратят внимание на свои изломанные и искаженные отражения, которые буквально выпрыгивали на нее из зеркал или витрин.

Летом на пляже я обычно валялась на мелководье, как русалка, или читала книжки, присыпанные песком. Она же, продефилировав мимо спасателей-серфингистов, усаживалась невдалеке от них и начинала поглощать заранее приготовленные сэндвичи с салатом. Этот акт поедания и насыщения был для нее своего рода спектаклем, который она устраивала для этих парней, доказательством ее нормальности, которую она больше никак не выражала. Она не ела с таким же удовольствием, когда мы были с ней наедине, а если и ела, то ее чувство вины становилось столь ощутимо, что нам обеим кусок в горло не лез.

Я легко попадала в поток ее энергии и ожиданий. Мне вообще свойственна невероятная способность принимать чужие желания за свои собственные. Не забуду тот случай, когда я пыталась догнать ее, преследующую парней-спасателей на пляже, а меня захлестывало волной. Волны, будь они неладны, словно понимали, что происходит, и без обиняков говорили мне об этом.

Стой.

Ей нравилось ходить со мной на вечеринки, ведь ее тело говорило противоположному полу гораздо больше, чем мое. Ее высокие скулы, белокурые волосы и большие сиськи просто призывали к увлекательной беседе. Хотя этот стереотип ей претил. Ей не хотелось, чтобы ее считали только игрушкой. Поэтому она старалась перепить парней в алкогольных турнирах, в которых я отказывалась участвовать, и отпускала всякие двусмысленные шуточки про секс, которые я просто не понимала.

Я жила стихами, она — политикой. С девственностью она рассталась только потому, что просто хотела расстаться с нею. Я же — потому, что звезды светили слишком ярко, а я была влюблена.

Однажды ей приснилось, будто она соревнуется с толпой женщин за главный приз — парня, который ей нравился. Наутро мы с ней встретились в кафешке, чтобы позавтракать, она заказала себе соевый латте и яичницу с бездрожжевым хлебом и спросила меня, что бы это значило. Как ее извечная прорицательница, я осторожно начала говорить ей, что, похоже, ее сон отражает то, что она позволяет мужским прихотям диктовать правила своей жизни и состязается с другими женщинами. Она взглянула на меня, улыбнулась и ничего не сказала. Ей нравилось, когда кто-то видел именно ее, а не то, что в ней видели другие люди. И меня это всегда восхищало.