«Там, где было посвободнее, танцоры отплясывали арагонскую хоту. Тон здесь задавали шумные молодые художники… Трое художников вели за собой вереницу молодых людей, двигавшуюся навстречу веренице девушек, а двое их товарищей, усевшись наземь потурецки, исполняли на гитарах мелодию, которая неизменно захватывала человека своими непрерывными повторениями. Десятка два зрителей отбивали ладонями такт».

Гойя состязается в танце со своим соперником.

«Хосе и Франсиско, не желая противиться общему решению, отложили оружие, плащи, шляпы и вошли в широкий, наглухо замкнувшийся за ними круг. Два приятеля Франсиско опять уселись наземь с гитарами, к ним присоединился какой-то старик с лютней…

Им бросили кастаньеты. Деревяшки резко отщелкивали ритм. Взгляды окружающих приковались к представлению…

Франсиско тоже двигался проворно, делая скачки то вправо, то влево. Весь во власти чар ритмичной музыки и танцуя в полную силу, он тем не менее отчетливо сознавал всю странность, даже неловкость своего положения… Здесь, безусловно, не обошлось без ревности; значит, танец, который они исполняют, в конечном счете исполняется-таки ради женщины…

Хосе смахнул рукавом пот со лба. Явно приустав, он опустил руки и медленными щелчками кастаньет силился навязать музыкантам более размеренный темп. Франсиско же щелкал ими все быстрее и, не сгибая колен, то взлетал вверх, то опускался вниз, как легкий мячик, отталкиваемый землей. Наконец, Хосе задохнулся и резко оборвал танец, пытаясь принудить музыкантов к молчанию. Но, к всеобщему ликованию зрителей, эта троица продолжала играть. Тогда побежденный молча протискался через толпу и скрылся».

Испанский посол в Риме заказывает портрет молодому Гойе и приглашает художника к себе в гости.

«Во время одного из этих визитов Франсиско познакомился с очень красивой молодой римлянкой, дочерью покойного маркиза Сальвиати. После того как он спел ей под гитару несколько испанских песенок. Анджелика поощрила его недвусмысленно выраженной симпатией, и он тут же, на празднестве, пламенно объяснился ей в любви».

Друг уговаривает Гойю не ссориться с церковниками и выполнить их заказ.

«В конце концов, у самого входа в ризницу, Франсиско обещал «подстричь себе когти», за что Мартин поклялся распить с ним вечером бутылочку доброй риохи и спеть под гитару несколько новых сегидилий».

Заслуживает внимания один эпизод из корриды.

«Бык снова отвлечен красным плащом. Матадор, теперь уже с развязанными ногами, подкрадывается к нему сзади и, резко оттолкнувшись, прыгает животному на спину, хватает его за рога, скачет верхом… Когда бык явно примиряется с этим, Рамон требует подать ему гитару и наигрывает танец. Бык медленно несет его по кругу. Сорок тысяч мадридцев беснуются от восторга».

Порыв любви 45-летнего Гойи к герцогине Альба.

«Когда он цветисто и возбужденно объявил, что хотел бы каждую ночь петь серенады под ее балконом и готов выломать ворота, если она даже тогда не впустит его, герцогиня шутливо, но тепло уверила, что такое может прийти в голову только слугам или, скажем, маркизу, ее мужу. Но если он хочет вечером поужинать с ней, у нее найдется гитара, превосходный, кстати, инструмент, и ей доставит удовольствие послушать его игру. Будет чудесно, если он также споет ей несколько сегидилий — только не из придворного репертуара, а простые, веселые народные песни.

Это маленькое пожелание было отменно выполнено».

На празднике во дворце герцогини Альба.

«Из дверей замка выбежали андалусские музыканты и, выстроившись по обе стороны террасы, заиграли танцевальные мелодии на гитарах и мандолинах.

На сцену выскользнули шесть танцовщиц, тоже одетых на андалусский манер… Они обходили одна другую, играли бедрами… Глаза сверкают, прекрасные лица горят страстью… Музыка становится все более бурной и пламенной».

Всеобщее возбуждение нарастает, и чопорные придворные постепенно забывают об этикете.

«Уже не только самые молодые начинают вторить движениям танцовщиц… Каждый поглядывает на соседа, видит, что делает тот и, расхрабрившись, следует его примеру… Вот уже сам король увлеченно работает руками, вторя танцовщицам. Лицо его сияет от удовольствия…»

Старый глухой Гойя в толпе людей, веселящихся по случаю провозглашения конституции.

«Он не слышит гитар и мандолин, но видит пальцы, перебирающие струны, ноги, отстукивающие по земле, и улавливает ритм… Он начинает отбивать такт ладонями. Зрители один за другим присоединяются к нему, словно только и ждали этого знака. Хлопки звучат так громко, что слышны даже Франсиско».

Приведенных цитат достаточно, чтобы понять: гитара — непременная участница народных гуляний и тех празднеств, где принимает участие аристократия. Этот инструмент можно увидеть повсюду: на корриде, на дружеских гулянках, он звучит в руках влюбленного, поющего серенаду.

Вероятно, Манфред Шнайдер прав. Гитара удачно дорисовывает образ Гойи — художника и патриота, человека, сострадающего испанскому народу.

АНДРЕ МОРУА