Шрифт:
– Или плохим.
– Или плохим. Действительно, я переборола себя на практике, а потом переборола себя в отношении к вам, всем...
В приемную врывается профессор с группой преподавателей института.
– Вот он, - торжественно кричит профессор и тыкает в меня пальцем, Сергеев, давай сюда подарок.
Выходит молодой парень и в руках он держит большой, серебристый чемоданчик.
– Валентин Иванович, извини, что награждаем не в торжественной обстановке, но зная твой дурной характер, что ты никогда не являешься на такие мероприятия, мы тебе вручаем от имени президента республики Мали, вот этот набор хирургических инструментов и наши грамоты и поздравления.
Мне передают чемоданчик и профессор жмет руку. Преподаватели тоже поздравляют.
– А теперь, Валентин Иванович, извини. Ты пришел в рабочее время и мы больше не можем уделить тебе ни минуты. Пока.
Так же пожимаются руки и мы с Инкой остаемся в приемной одни.
– Да... Когда же ты сумел так прославиться?
– рассматривает грамоты Инка.
– Профессор же говорил, два года назад. Был за границей и работал бок о бок с иностранцами...
– Похоже, ты их там потряс?
– Ничего особенного, просто у нас больше трупов...
– Тебя куда отвезти?
– спрашивает Инна в машине.
– На работу. Поедешь домой, захвати туда подарок.
– Договорились.
Машина тронулась с места.
Наш рабочий день начался необычно. Прибывший следователь рассадил нас по разным углам и заставил писать о вчерашнем событии. Мы поочередно ходим сдавать ему свои творения и после ряда замечаний, возвращаемся обратно, дописывать те или иные сценки из жизни Лидки.
– Миша, кажется уже все. Отпусти ты нас, - прошу я его.
– Валя, последние вопросы. Не для протокола. Вы были любовниками?
– Да.
– Ты... еще тогда... не заметил никаких... таких с ее стороны... отклонений.
– Если тебе показать мое тело, то ты ужаснешься увидев на нем следы ее зубов и шрамы на спине от острых ногтей. Но пойми, Миша, это сугубо наше личное дело, в которое мне не хотелось бы допускать следствие. Я прошу тебя, не затрагивай этой темы...
– Хорошо, Валя. Распишись под этими показаниями. Вот так... Теперь все... иди работай.
В курилке тоскливо, Гошки нет и я обрадовался когда вошла Марта.
– Валя, дай закурить.
Я ей протягиваю сигареты и спички. Она закуривает и жадно затягивается несколько раз. Я почувствовал как в комнате противно запахло спиртным. Этого у нас давненько не было.
– Марта, ты поддала?
– Немного хватала, за упокой души, Кольки. Чего то мне все надоело..., - она мучительно долго сосет сигарету.
– Понимаешь, я теряю смысл жизни...
– Брось придуривать, у тебя дочь.
– Валька, ты потерял Лиду, я Кольку...
– Я ничего не терял...
– Понимаю, не потерял. Вернее, ее ты не увидишь несколько лет, но Кольку я например не увижу никогда. Так вот, почему бы нам теперь не объединится. Переезжай жить ко мне.
– Не могу. У меня дома живет красивая девушка.
– Не может быть, и давно?
– Почти неделю.
– А как же я?
– Значит, я к тебе не перееду...
– Вот..., - она сделала еще одну затяжку и, неудачно бросив окурок в урну, вышла, грохнув дверью.
Я только что отпилил затылочную кость мужчине, как услышал голос.
– Валя, оторвись.
Рядом стоял Гошка.
– Что такое?
– Пойдем..., я тебе покажу...
Он идет на выход. Я прикрываю стол простынею и спешно иду за ним. Мы доходим до морозилки и тут он останавливается и прикладывает палец к губам.
– Тише.
Дверь чуть приоткрывается и он кивает на щель. Я заглядываю в зал. Среди разложенных по стеллажам трупов, прикрытых простынями, замечаю Марту. Она склонилась над одним из столов и, тихо подвывая, целовала... Кольку.
– Ну и что? Пусть повоет, отойдет.
– Она пьяна до чертиков. Отхлебнет глоток водки, а потом чуть отливает Кольке в рот...
– Врешь.
Я заглядываю опять и ничего не вижу. Труп Кольки плохо виден из-за стоящих перед ним каталок.
– Я ничего не вижу.
– Я видел. Видно пока тебя звал, они допили бутылку...
– Вот черт.
– Я прошу тебя, не говори об этом главному. Иначе может быть как с Лидой.
– Хорошо. Когда его похороны?
– После завтра.