Несколько минут потратили на обсуждение технических вопросов, потом расплатились за завтрак и направились к выходу. В Медвежьегорск приехали после семи вечера — оставшиеся четыреста километров пути времени заняли прилично, погода не баловала. Никлас высадил всех у ресторана на главной площади, расчищенной от падающего мокрого снега, там и припарковал джи-ваген.

Оставив ключи Катрин, сам Никлас сразу двинулся через дорогу, в сторону здания штаба Медвежьегорского отдела Пограничной стражи. Почти сразу услышала за спиной девичий вскрик; обернулся — выходя из машины, заспанная Александра упала. Баронесса поскользнулась на высоком сугробе, оставшемся после недавней очистки дороги от снега, и съехала по нему прямо под машину. Катрин уже пыталась ей помочь, Горчаков — который после долгой дороги сам выбрался из машины с трудом, просто стоял рядом, облокотившись на капот джи-вагена. Никлас уже знал, что чем дольше инспектор сидит, тем ему тяжелее и больнее потом ходить, поэтому понимал, почему он на помощь не пришел — ему сейчас, без обезболивающего, стоять даже непросто.

Возвращаться Никлас не стал, решив, что и без него справятся. Проходя через сквер площади, ориентируясь на постамент с танком, у здания штаба обернулся еще раз — в этот раз на звонкий девичий смех. Катрин все же достала Александру из-под машины, и сейчас обе смялись над произошедшим; Горчаков уже хромал в сторону входа к ресторану.

В штабе дежурный унтер-офицер без лишних вопросов — похоже, его ждали, проводил Никласа на пятый этаж, к кабинету командира Медвежьегорского отдела. Ротмистр Дмитрия Александрович Бойцов, несмотря на поздний час, оказался на месте, хотя Никлас на это в глубине души не очень рассчитывал.

Стукнул три раза размеренно, услышал ответ-приглашение, толкнул дверь. В кабинете царил полумрак — зеленоватый свет давала только неяркая настольная лампа. Ротмистр сидел, откинувшись в высоком кожаном кресле. Молодой — для командира отряда, не старше тридцати пяти на вид; близко посаженные голубые глаза, короткие соломенного цвета волосы, заметно уставшее выражение лица.

Никлас прошел вперед, щелкнул каблуками.

— Господин ротмистр, корнет граф Бергер, согласно предписанию явился…

Под взглядом едва-едва влажно поблескивающих глаз ротмистра Никлас замолчал. Атмосфера ему не понравилась — вязкая словно: полумрак, еще и воздух тяжелый, заметно спертый — недавно здесь сильно накурено было.

— Корнет граф Никлас Александрович Бергер, — негромко и с очень странной интонацией произнес командир Медвежьегорского отряда Пограничной Стражи, разглядывая гостя. Смотрел ротмистр на Никласа тоже с очень странным выражением. Как будто стараясь скрыть отстраненную брезгливость.

— Скажите, корнет, вы кому-то что-то сильно плохое сделали? Или же вы из московских мажоров, которые любую проблему могут щелчком пальца решить, открыв денежный кран?

Очень неожиданное начало разговора. Никлас вдруг ощутил себя словно в декорациях блеклого и тягучего нуар-фильма. Очень странная ситуация, и он пока вообще не понимал, что происходит. Понятно, что он сюда ехал не как опричник, без метлы на джи-вагене, но неужели такое отношение к вольноопределяющимся вполне обыденность?

Никлас довольно долго молчал, даже не зная, что ответить. Ротмистр Бойцов, наблюдая за его удивлением, только усмехнулся.

— Приказ о вашем назначении пришел прямо из Москвы, я подобное впервые вижу. Вот мне и интересно, почему и зачем вы здесь очутились. Просветите пожалуйста, не сочтите за труд.

— Господин ротмистр. Я примерно понимаю, о чем идет речь, но пока не понимаю, как и в каком тоне продолжать с вами беседу после такого неожиданного начала, — осторожно произнес Никлас.

— Расслабьтесь, корнет. Присаживайтесь, не стесняйтесь, давайте я вам сейчас подробно объясню всю глубину наших глубин.

Никлас подошел ко столу, присел на указанное место. Все еще недоумевая и пока так и не понимая, что вообще происходит и как себя вести. Ротмистр Бойцов между тем открыл карту волости, увеличил масштаб. И заговорил, причем объяснять принялся определенно не с начала «глубины всех глубин», а доводил он информацию фрагментарно, словно изюм из булки выковыривая.

— Вот здесь, здесь, вот здесь, здесь, здесь, это все побережье, вот здесь еще, здесь и здесь, это все сплошь рыбхозяйства. Рыбные фермы. Контролирует производство несколько семей, не буду их называть, в нашей волости они слишком для этого известны. Недавно, волею готовящегося уходить в отставку генерал-губернатора — дедушка старый, ему уже все равно, у нас появилась община американеров, которые сюда приехали жить трудовой коммуной и рыбу выращивать. Американеры, корнет, если вы не знаете, они ведь как муравьи — если одна община появляется, сразу же рядом другие вырастают, словно муравейник растет. Скажите мне, что в войне главное?

Бойцов снова посмотрел на Никласа поблескивающими глазами. Полумрак кабинета, странный тон разговора, удивительные прыгающие с одного на другое темы — Никлас находился в некотором, мягко скажем, недоумении. Все больше утверждаясь ощущениями, что в сюжете фильма-нуар оказался — темном, вязком. Подавил желание потрогать кобуру с вальтером, заговорил ровным голосом:

— Я пока не обладаю нужной компетенцией, чтобы категорично отвечать на такие непростые вопросы. Но если воспользоваться утверждениями фон Клаузевица, которому я доверяю, то война — это продолжение политики. Политика же — концентрированное выражение экономики. Исходя из этого, главное в войне я бы искал примерно в этом направлении.