Пастор выглядел ошарашенным, похоже потеряв дар речи, но восприятие все же сохранил. Кивнул, повел их за собой. Привел в административное здание — в котором не было никого. Похоже вообще вся община находилась в церкви на службе. Что-то в этом предположении — «вся община», Никласу казалось неправильным, но он пока не мог понять, что. Не хотелось думать, тяжело уже было — как на Горчакова по его рассказам откат после стимулятора догонял, его похоже сейчас нечто подобное накрывало после ускорения времени.

Телефон в администрации общины оказался необычный, с дисковым набором. Никлас такие раньше только на картинке видел. Горчаков накрутил диск два раза, набирая номер «07», недолго подождал ответа телефонистки.

— Сударыня, здравствуйте. Внимательно пожалуйста. Телефон: сто один три нуля, код семьдесят восемь, разговор первостепенной важности, — произнес Горчаков в трубку. Ответа пришлось ждать не так долго, с Москвой соединили быстро. Взгляд напряженно ожидающего Горчакова изменился — видимо, услышал голос статского советника.

— Да, Сергей Сергеевич. Горчаков. Мое… наше сообщение вчера получили? Да, именно так. Но все оказалось гораздо хуже, чем можно было предположить. Нет-нет, проблему с язычниками решили, но здесь, по первичному выводу, скрытый очаг Сверхразума. Ясно. Понял, ждем. Американеры? Нет, их больше нет. Да, совсем нет. Так получилось.

Положив трубку, Горчаков увидел взгляд пастора, извиняющееся пожал плечами.

Слов ни у кого больше не было, и чуть погодя не сговариваясь вышли из здания на свежий воздух. Здесь Никлас сел, даже почти свалился на крыльцо. Сил не было никаких, внутри полное опустошение.

Вдруг через площадь Никлас заметил движение, напрягся, насторожился. Сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд слезящихся на легком морозце глаз. Присмотрелся: к ним шла девушка. Нет, не девушка, а девочка-подросток.

Кутаясь в накинутую поверх куртки шаль, девочка прошла через площадь и подошла к крыльцу здания. Расширенными глазами посмотрела на забрызганных кровью Никласа, Горчакова; долго всматривалась на кровавые кляксы на белой мантии пастора. Тот молчал, явно не зная, что сказать ребенку.

Точно — Никлас только теперь понял, что показалось ему странным. Община американеров — они ведь без детей не бывают. А ни одного ребенка в церкви Никлас не видел. Значит, что на время общего собрания детей собрали в другом месте, и где-то сейчас они все ждут, пока вернутся взрослые.

Общины американеров больше нет, а вот их дети здесь остались.

— Преподобный, что случилось? — полушепотом, заметно дрожащим голосом между тем спросила девочка-подросток. Никлас при этом внутренне — если так можно назвать это чувство, обрадовался. Потому что спросили не его.

— Н-на на… — пастор не сразу справился с голосом. — На нас напал сам дьявол, — произнес он с усилием.

— Вы… победили?

Несколько раз преподобный пытался ответить, и каждый раз ему не хватало сил что-то сказать.

— Он не победил. Но мы проиграли, — наконец произнес пастор.

Никлас набрал пригоршню снега, растер, закрыл лицо руками. Начинала болеть голова, во всем теле разливалась неприятная слабость. Холод ладоней приятно ощущался на горячем лбу, придав немного бодрости.

— Я, если честно, п-просто не верил, что мы выживем, — присел вдруг рядом с Никласом Горчаков, вытягивая ногу. Судя по болезненной гримасе, к инспектору начала возвращаться привычная немощь.

Помолчали, глядя как пастор обнимает девочку-подростка и что-то тихо ей говорит.

— Вы п-прекрасно справились, Никлас. Ваша речь была беспроигрышна, мое п-почтение, — негромко произнес Горчаков после недолгой паузы.

— Смысл? — пожав плечами, глухо произнес Никлас, понимая, что все зря.

— Смысл в том, что американеры оказались лишены разума как раз в тот самый момент, когда стало п-понятно, что вы их убедили.

Горчаков уже протянул Никласу свой подобранный из сугроба «Грач», а также запасной магазин.

— Это значит, что… — начал понимать Никлас, быстро перезаряжая оружие.

— Это значит, что тот, кто это сделал или инициировал, скорее всего наблюдал за нами. Преподобный! — окликнул Горчаков уходящего с ребенком пастора. — Отправьте ребенка обратно, а вас я попрошу остаться.