Шрифт:
– Я не совершила ничего плохого.
– Ничего плохого?!
– его злило моё рпвнодушие к чужим чувствам.
– Да ты без разрешения полезла в кабинет моего отца!
– И не давала никаких обещаний.
– Да какие, к чёрту, обещания, когда речь идёт о простом понимании!
– Я ни в чём не виновата, - лёд слов быстро таял от чужого гнева.
– Я же попросил тебя не трогать никого, тем более мёртвых! И дорогих мне людей...
Он осёкся, но секундного промедления оказалось достаточно, чтобы волна злости захватила меня смертоносным пламенем - не жди жалости, бедный мальчик.
– Не ори на меня! Я тебе не пятилетняя девочка, которую надо отчитывать!
– Вот именно, а ведёшь себя как маленькая!
– его ярости и обиды не было предела.
– Неужели ты не понимаешь, что мир не вертится вокруг тебя?
– Я делаю то, что считаю нужным, - жёстко отчеканила в ответ.
– И при этом совершенно плюёшь на чужие чувства? Я думал, ты всё же другая, - презрение в серых глазах вызвало во мне новую порцию яда:
– А оказалась жестокой и злой? Ну уж прости, какая родилась! Ты тоже не блещишь добродетельностю!
– Я тебе жизнь спас дважды, - Вильгельм сжал мою руку до боли.
– Знал бы, что она тебе так не дорога, уже давно дал бы монстрам сожрать тебя.
– Отпусти меня, сукин сын!
– я остервенело вырвалась из хватки, оставив на чужой кожи следы от острых ногтей.
– Я тебе ничего плохого никогда в жизни не сделала и не сделаю!
– Уже сделала, - сквозь зубы процедил он.
– Если в тебе нет ни капли морали, это не значит, что надо лезть в чужие секреты и при этом ни капли этого не скрывать. Что тебе нужно было в кабинете моего отца?
– Нарисовать член на его стуле. Что ты прицепился ко мне со своим папочкой?
Вильгельм ошарашенно посмотрел на меня - я собственноручно вонзила кол в его сердце.
– Ты стерва, Равенна. Делаешь из себя самую умную, а на самом деле никогда в жизни не встречавшалась ни со смертью, ни с болью, ни с настоящими проблемами. Ты просто глупа.
Огонь моментально превратился в кипящую лаву - ладонь отпечаталась на лице парня быстрее, чем я осознала, что дала ему пощёчину.
– Да как ты смеешь говорить такие слова в мой адрес! Ты ничего обо мне не знаешь, ничтожество, ни-че-го!
В тот же миг холодное дуло пистолета приложилось к моему лбу.
– Если ещё раз переступишь мне дорогу, я вышибу тебе остатки мозгов и даже глазом не моргну, - свирепо прорычал Вильгельм, который всегда жестоко расправлялся со своими противниками.
– А теперь выметайся из моего дома!
– Да только с радостью!
Вне себя от бешенства я развернулась на каблуках и гордо направилась в сторону лестницы. Да как он только посмел меня унизить, урод! Да ещё и повысил на меня голос, скотина! Ничего никогда не имела против него, а он ещё и обвинил меня во всём! Сделал нас врагами! Ну и пожалуйста, пусть захлебнётся в своей боли к погибшему отцу, мне его ни капли не жалко. Если бы я так каждый раз убивалась по ушедшему из жизни дорогого человека, от меня бы самой ничего не осталось! Надо же, сделал из себя всего несчастного! Подумаешь!..
Однако не успела я ступить на первую ступеньку, как вдруг входная дверь резко открылась.
– Je ne vais plus te parler! Tu m'as secoue l'ame!?
Анна была подобна разъярённой птице - никогда не видела, чтобы она хотя бы раз выходила из себя, а тут всё сметала на своём пути, как я ещё буквально пару минут назад. Другой женский голос пытался её остановить: это Тереза в отчаянии забежала в дом, но Анна лишь грубо её оттолкнула и что-то громко воскликнула на французском, где из всех слов я поняла только «не хочу» и «видеть». О полном содержании оставалось только догадываться, но ясно одно: поведение матери выводило Анну из себя так же сильно, как и меня из-за Мэри.
– Стой здесь и никуда не уходи, иначе точно прибью, - Вильгельм сурово заглянул мне в глаза и быстро спустился вниз.
Теперь звучали три голоса - беспощадно, истошно, бессмысленно. Нужные слова не долетали друг до друга, как уже перекрывались бранью, криками и желчью - сорванные с цепей эмоции управляли языками и жадно проглатывали пущенную из вены кровь.
Чужая .
Внезапно я ощутила себя донельзя ненужной, и все эмоции как рукой сняло. Последние песчинки оседали на холодную поверхность пустыни - буря прошла, солнце не взошло, трупы остались разлагаться в ночи. Тишина настолько глубокая, что слышен гул собственного сердца. И тихий-тихий голосок всё просил их замолчать. Так и подмывало воскликнуть: «Перестаньте! Прекратите наконец шуметь и ссориться!» Ведь в моей голове и без того полная путаница и огромный ком навязчивых мыслей - и порой совершенно не тех, которых стоило слушать. До хрипоты хотелось заткнуть и их, и тех, кто внизу - проблемы Готье обрушились на голову колючими иглами, до крови впиваясь в мозг, в самую нервную систему. А я и так устала: своих дел хватало по горло, а теперь ещё и это...
«Разбирайтесь со своими тараканами сами! У меня их вон, вся душа...»
Но я молчала. Не героиня и не моральный спаситель - это участь Джейсона, но никак не меня. Пусть загнивали - я не собиралась больше никому помогать.
Зачем, если никто не протянул руку мне ?
Анна ещё продолжала ругаться с Терезой, когда поднималась по лестнице, и только бросив что-то резким голосом напоследок, она посмотрела вперёд. И замерла, уставившись на меня.