В один день у нашего отца случился сердечный приступ, который так его ослабил, что однажды ночью он тихо скончался. Два месяца спустя умерла и мама.

У Мэйкона был выбор. Он мог бы позволить разделить нас и отправить в приемную семью, или его могли бы уволить со службы и вернуть домой, чтобы он платил больше счетов, кормил вечно голодные животы и приковал себя к родственникам, которые будут зависеть от него еще долго после того, как им исполнится восемнадцать.

Жизнь брата закончилась. Он вернулся домой.

Вой достигает моего уха, и я выдыхаю, снова поднося кружку к губам, когда плач становится все громче и громче.

Вот доказательство того, как выглядит зависимость.

— Ты должна взять этого ребенка, — скулит Арми, заходя на кухню, перекидывает своего сына через мое плечо и подсаживает мне на колени.

Отклонившись, я ставлю свой кофе, обжигающая жидкость выплескивается мне на руку, но я все равно хватаю ребенка и держу его.

Я смотрю на своего второго по старшинству брата, когда он проходит мимо меня и направляется к холодильнику, без рубашки, и его джинсы свободнее болтаются на талии, потому что его пятимесячный сын все еще не спит по ночам, а мой брат забывает поесть так же, как забыл когда-то надеть презерватив.

— Арми, давай, — прошу я, поднимая Декстера и прижимая его к себе. — У меня домашние дела и тренировка.

Каштановые волосы Арми, на пару оттенков светлее моих, спутаны с одной стороны головы, а темные мешки виднеются под глазами.

— Мне нужно в душ, — уверяет он. — Пожалуйста? Я умираю. Проклятый ребенок все время кричит.

Я встречаюсь взглядом с Мэйконом, на этот счет мы с ним пришли к молчаливому согласию. Арми двадцать восемь, на три года моложе Мэйкона, и он самый безответственный человек во всем мире. Мы говорили Арми, что та девушка не подходит ему, и теперь он воспитывает ребенка один.

Поправочка: не один. Мы помогаем ему.

Вот почему Мэйкон никогда не будет свободен. Кто еще поможет моим братьям оплачивать свадьбы, вытащит из тюрьмы под залог, поддержит их детей, кто еще предложит им диван, куда можно рухнуть, если их выгонят жены, или будет содержать дом предков?

Капля воды падает на кухонный стол, я смотрю на протекающий потолок и подставляю свою кофейную чашку под течь.

Мэйкон похоронил себя здесь до такой степени, что беспокоиться нужно не только о нас шестерых. Все в нашем замкнутом сообществе зависят от шестерки Тристы.

— Кроме того, — добавляет Арми, проходя позади меня и взъерошив мои волосы, — ты нашла к нему подход.

— Ты имеешь в виду, что у меня есть вагина.

Айрон проносится мимо, наливая кофе, и я быстро засовываю конверт обратно в стопку счетов, потому что больше не в настроении говорить об этом и не хочу, чтобы они его заметили.

— Потуши, — требует Арми. — Не в доме.

Айрон кивает, делает последнюю затяжку, выдыхает дым и подносит сигарету под кран. Он бросает мокрый окурок в мусорное ведро.

Арми идет в гостиную.

— Две минуты.

— Арм…

— Две минуты! — кричит он в ответ. — Максимум десять!

И тут же исчезает. Я стискиваю зубы.

Айрон молча идет за ним, я слегка подбрасываю Декстера, а мой взгляд снова перемещается на Мэйкона, сжимающего свою кружку в кулаке, под ногтями у него осталась смазка.

От моего внимания не ускользает, что он прав. Мы все только встаем и начинаем наш день. А он уже успел испачкаться, потому что проснулся несколько часов назад. Вероятно, уже сходил в «Мариетту», чтобы получить доставку раков для ресторана, загрузил фургон Трейса, чтобы тот сегодня поухаживал за газонами, помог миссис Торрес отремонтировать выбоину перед ее домом, которой город не будет заниматься, и починил мотоцикл, что планирует перепродать.

— Знаешь, ты должен был пойти в университет, — мои слова звучат тихо. Мягко. — Ты настоящий мозг в семье.

Мгновение он ничего не говорит, и я боюсь поднять глаза.

— Самый трудный выбор на самом деле никогда и не был настоящим выбором, — наконец отвечает Мэйкон. — Такова жизнь.

Все равно отстой. Почему он не может просто признать, что это отстой? Он наверняка хочет быть где-то в другом месте. Он должен знать, каково это — мечтать об уходе. Он несчастлив. Почему же тогда притворяется, будто не понимает мое желание добиться чего-то большего?

— Ты не станешь платить по сорок тысяч в год, чтобы научиться играть, — заявляет он, отталкиваясь от плиты, и я слышу, как он выливает содержимое своей кружки в раковину. — Когда ты закончишь университет через четыре года, то будешь делать все, что, черт возьми, захочешь. Просто сначала получи ту степень, которую сможешь использовать.

И тут на стол передо мной падает сложенная пополам газета, открытая на четырнадцатой странице.

— Пришло время встать и помочь этой семье, — командует Мэйкон.