— Я не сбегаю, а ухожу от глупостей, которые мне не нравятся. Что я должен делать, оставаясь? Объяснять тебе, насколько глупо ты себя ведёшь?

— Да почему я веду себя глупо?!

— Вот! О чём и речь. Ты даже не понимаешь.

— Ну, знаешь ли, ты в Париже тоже был куда вежливее и нежнее, — насупилась я, пытаясь, как было раньше, встать в позу, чтобы заставить его уступать.

— Так и задумайся, почему я делаюсь грубым! Как тебя ещё заставить понять, что твои приступы подозрительности неуместны? Что взбрело тебе в голову? Я же весь твой! Днём на работе, ночью — с тобой, моей женой. Чего ты ищешь? Опять Фатиму?

— Нет… — опустила я взгляд. Может, он прав? Неосознанная ревность вырывается наружу. К тому же, в Париже у меня была работа, было на что отвлекаться, а здесь я целыми днями ничего не делаю, в отличие от Набиля, вот и забиваю себе голову всякой ерундой. — Извини. Я… не хотела тебя задеть.

— Забудем об этом, ладно? Только пообещай, что прекратишь эти попытки, перестанешь следить за мной, как за преступником! Это ужасно раздражает, хабибти, правда. Чем я заслужил такое унижение?

— Я больше не буду. Постараюсь, по крайней мере.

Улыбнувшись, он поцеловал меня.

Но когда мы легли спать, сон вновь не шёл ко мне. Что такого страшного было в моём вопросе о пароле? Я бы никогда так не отреагировала на интерес мужа.

Следующим вечером я заметила, что Набиль без телефона. То есть, тот у него был, когда он приехал — разговаривал с кем-то, а потом вдруг пропал, не лежал, как прежде, на тумбочке. Убрал специально или переложил куда-то без задней мысли? Спрашивать — провоцировать новый скандал. Мне не нравилось то, что происходило — развивающаяся во мне скованность. Вместо того, чтобы отношения, укрепляясь, становились доверительнее и раскованнее — как и должно было быть при нормальном раскладе, они у нас как-то регламентировались и дисциплинировались неписанными правилами, о чём не стоит говорить, как не стоит себя вести. Захотелось уехать поскорее из Марокко, потому что на Набиля явно влияли местные устои и традиции. Наверное, он нервничал из-за того, что отец может узнать о браке и устроить взбучку. Мог ли он из-за этого лишить его акций, денег, наследства? Не знаю, но, видимо, мужу было из-за чего переживать. С другой стороны, конечно, зря он превращал меня в ту, на ком отыгрываются за давление со стороны. Разве я виновата в том, что местное общество выдвигает какие-то иные требования?

Я вертелась, не засыпая, думая об этой закономерной цепочке: сначала отказаться назвать пароль, потом вообще убрать телефону куда-то. Почему? Из страха, что я вновь попытаюсь подобрать код? Выходит, это Набиль мне не доверяет, хотя требует доверять ему? Боже, ну почему я не могу не думать об этом! Хочу просто уснуть и расслабиться, плевав на такие мелочи, как телефон. Эти дурацкие гаджеты испортили людям жизнь, сделав зависимыми, зацикленными, компрометируемыми. Верила ли я, что Набиль порвал с Фатимой? Вроде бы да, ведь он и в правду каждую ночь был со мной. Но если пообещал, что Фатима больше не сунется, значит, общался с ней? Кто помещает ему видеться с нею днём? Она знает об этом доме, значит, бывала тут с ним. А то и жила здесь, ночевала. Спину будто иглами закололо — уж не лежу ли я на кровати, знавшей других женщин в объятиях Набиля? Неприятно до тошноты, до дрожи, что семейное гнездышко могло быть цитаделью разврата и тайных встреч!

Встав, я посмотрела на Набиля — не разбудила ли? Если что, скажу, что пошла попить воды. Но он крепко спал. Я взяла свой телефон и спустилась вниз. Мне надоело изводиться домыслами, и, наверное, стоило сразу воспользоваться подсунутым мне номером Фатимы.

Набрав цифры с бумажки, которую припрятала тогда, я поднесла телефон к уху. На том конце ответил женский голос. Что-то по-арабски.

— Это Фатима? — спросила я по-французски.

— Да, а кто это? — перешла она на него же.

— Это… жена Набиля. Вы оставили свой номер. — По ту сторону молчание. Я чувствовала себя ужасно глупо, и ещё глупее проявила вежливость: — Я вас не разбудила? Простите, уже поздно…

— Да, я уже ложилась… Зачем звонишь?

— Я… хотела узнать… действительно ли между вами с Набилем всё кончено?

— Кончено? Из-за тебя, наверное, да! Ему рассказали о том, что я приходила, и он разозлился…

— Он разговаривал после этого с вами?

— Приезжал, да. Высказал мне, что я потревожила тебя, такую принцессу! Поглядите!

Мне хотелось порадоваться, что муж так отстаивал мой покой, но то, что он был у другой — мне не нравилось.

— Я ничего о вас не знала до тех пор, пока вы не пришли, так что у вас нет повода на меня злиться…

— Я тоже о тебе ничего не знала и была счастлива, пока Набиль не улетел неделю назад и не вернулся, как оказалось, с тобой!

Неприятное заклокотало в груди:

— Неделю назад? Разве… вы расстались не около трёх месяцев назад?

— Трёх месяцев?! Он был у меня ещё в прошлое воскресенье!

Пальцы, державшие трубку, сжались. Губы задрожали. Зачем я только позвонила? Она хочет вызвать мою ревность, вбить между нами клин, чтобы мы расстались!

— Вы… врёте!

— Я? Спроси у него сама!

— Он сказал, что расстался с вами, — не знаю, почему я продолжала соблюдать приличия в обращении? — Он сказал, что три месяца уже не имеет ничего общего с вами…

— А со своей женой он тоже ничего не имеет? Так он тоже сказал?

В ушах уже грохотало и стучало сердце, вырывавшееся из груди, удары его отдавались эхом по телу.

— К-какой женой? О ком вы?

— Как? Ты и этого не знаешь?!

— Чего я не знаю?!

— Он давно женат! Его жена — Асма, дочь компаньона его отца. У них двое детей, мальчик и девочка.