— Какой совет?

— Как с тобой быть.

Аж прищуриваюсь, окидывая Давида взглядом. Пытаюсь понять, с каких это пор он в советах по части девушек нуждается. И вообще нетипично так себя ведёт…

«Потому что любит», — подсказывает подсознание голосом бабушки, и я веду плечами.

— В смысле? — зачем-то спрашиваю, хотя и так понятно, что Давид не имеет в виду безобидное взаимодействие.

Он ухмыляется, а потом вздыхает. Странное сочетание… И смотрит тоже неоднозначно. Вроде бы внимательно, вдумчиво даже, но в то же время как будто в себя уходит. Впрочем, ненадолго.

— Не одна девчонка ещё так не ломала мне голову, — признаётся серьезно, как будто даже неловко. — И не зажигала настолько в то же время, — а это добавляет уже с дразнящей уверенностью.

Глаза в глаза… И снова это накрывающее волнение. И сердцебиение где-то в висках.

Не знаю, почему каждое его вроде бы не новое слово так в меня врезается, застревает во мне, дышать мешает. Да и воздух сгущается, а кабинка лифта становится словно ещё меньше.

Взгляд Давида перемещается мне на губы… И тут я слышу звук открываемой двери лифта. И выдыхаю впервые за, кажется, действительно долгое время.

— Пока, Давид, — бросаю отчуждённо, решив, что из подъезда выходить не буду.

Теперь легче говорить. И дышать тоже легче.

А Давид качает головой, беззлобно насмешливо проговаривая:

— Ну вот опять. Твоя бабушка была права.

Хмурюсь. Что она там наговорила? И что значит «опять»?

Оба так и не выходим из лифта. Я собираюсь на нём же подняться — а Давид останавливается в дверях, своим телом мешая им закрыться. При этом смотрит на меня внимательно, будто изучает.

— Насчёт чего? — резко спрашиваю.

— Насчёт твоего поведения, — загадочно отвечает Давид, скользя каким-то волнующим взглядом мне по лицу.

— И что она сказала? — недовольно требую ответа.

Давид снова ухмыляется и наконец отводит взгляд.

— Что мне понадобится много терпения. Но это того стоит, — заявляет твёрдо, заставляя моё сердце по-дурацки пропустить удар. — Пока, Вика, — добавляет, снова посмотрев мне в глаза: правда, недолго, тут же разворачиваясь и отпуская дверь.

Она начинает закрываться, но я вдруг в какой-то непонятной панике вспоминаю, зажав нужную кнопку:

— Подожди!

Давид замирает, напрягаясь так, что даже на расстоянии чувствую. И дыхание разом сбивается. Он разворачивается, ища мой взгляд, а я прячу.

Понимаю вдруг, что мой порыв остановить его после таких разговорчиков может быть как минимум недвусмысленно воспринят. От этого мгновенно неловкостью окутывает. Не стоило, наверное.

Лучше бы потом узнала. У Давида или у самой бабушки каким-нибудь косвенным образом. А то он смотрит чуть ли не взволнованно. Точно не так меня понимает.

А я ещё какого-то чёрта тяну с тем, чтобы хоть что-то сказать. Смущаюсь по-дурацки.

— Что? — первым нарушает молчание Давид. Хрипловато спрашивает.

Хмурюсь — сколько можно подвисать, ещё и внимая его реакции? Решила же, что для меня в приоритете мои чувства. А они подсказывают, что мне от него нужны только ответы и гарантии, не более того.

— Ты ведь не говорил бабушке про байк? — почти невозмутимо задаю нужные вопросы. — Или про то, что было в переулке? Про суд?

Давид заметно мрачнеет. Почти даже ожесточается. Но я на этот раз уверенно смотрю на него, призывая себя не реагировать на это. В первый раз разве отшиваю его? Уже было не раз.

Просто жду ответа. Хотя какого-то чёрта в мыслях вовсе не эти важные вопросы. И волнение не из-за них.

— Нет, — хмуро бросает он.

— Хорошо, — вздыхаю с облегчением, поймав себя на мысли, что и не сомневалась. — И не надо, — прошу чуть тише.

— Секреты?

Палец, удерживающий нужную кнопку, чуть слабеет. Усиливаю давление, не понимая себя. Давид ведь спрашивает с пренебрежительной усмешкой, будто не относится к моим заскокам с тайнами всерьёз, но смотрит так внимательно, что будто эта вроде бы закрытая тема наших каким-то образом изменившихся взаимоотношений ещё здесь, между нами.

— Для её же спокойствия, — говорю твёрдо.

И пусть он посчитает, что это глупо, но я от своего не отступлю. Мы с бабушкой достаточно близки, но разница в воспитании и времени, в которое родились, даёт о себе знать.

Давид кивает, наконец, отпустив мой взгляд. Ненадолго отводит свой.

— Тебе решать, что, когда и кому говорить, — многозначительно и вкрадчиво заявляет. — До завтра, — снова разворачивается, чтобы уйти.

Отпускаю кнопку удерживания в лифте. И саму вроде бы тоже отпускает. Расслабляюсь, даже почти тепло бросив Давиду вслед: