Сейчас Костик вспомнил, как его тогда, в сентябре, первыми обступили Головин, Мартынов и Сашка Меньшов. Они хорошо знали Костика, потому что с первого класса учились вместе с ним. А вот Костик будто видел их впервые.

– А ты совсем-совсем ничего не помнишь? Даже как меня очкариком во втором классе дразнил? И как мы с тобой пирожок в столовке не поделили? – Спросил тогда Вася, искренне удивляясь.

– Не помню, – покачал головой Костик. – Ты извини, если что, но я правда, ничего и никого не помню.

– А сколько будет шесть-ю-три? – поинтересовался Головин.

– Это помню, восемнадцать, – ответил Костик, и, предупреждая подобные вопросы, добавил: – И что Москву основал князь Долгорукий в 1147 году, помню, и правила написания окончаний -ек и -ик помню, про это и в мультике было. – Костик ещё подумал. – И историю про кота Матроскина. И даже, кажется, помню, кто такие Человек-Паук и Гарри Поттер.

– Вот, блин, чудно, – улыбнулся Меньшов. – Тут помню, тут не помню. Даже удобненько иногда, особенно когда не выучил.

– А что вообще случилось? – спросил тогда Костик. – Ну там, в Центре? В больнице сказали – авария.

– Сами не в курсе, – ответил Головин. – Мы отсюда слышали гул, как будто ракета с космодрома стартует. Где-то около двух ночи. А потом вспышка фиолетовая и тишина.

Костик прикрыл глаза, пытаясь дать зацепки памяти: гул, вспышка, ночь. Но ответом была пустота.

– Ты давай, вспоминай, говорят ты на улице был, может что-то видел, – попросили тогда мальчишки.

С тех пор прошло уже восемь месяцев, но память по-прежнему молчала. Костик потряс головой, возвращаясь в день сегодняшний.

– Чёрт возьми, жили мы в Каменограде, не тужили, – с грустной усмешкой произнёс Ким. – Пусть холодно было и темно полгода, зато все вместе. Зачем отец на эту работу согласился? Теперь ни родителей, ни бабке с дедом позвонить. Полный вакуум.

– А где это? Каменоград? – Спросил Вася.

Ким не успел ответить, потому что дверь со стуком распахнулась.

– Так! Это что тут за сборище такое, а?! – пророкотал, отдаваясь в коридоре эхом, голос Елизаветы Андреевны. – Это кто разрешил на кроватях днём валяться, а? Мирских, а ты значит не в карцере? Опять Святослав Семёнович тебя пожалел, всё тебе с рук спускает! Ну-ка марш все на полдник, а потом на улицу!

У Костика всё сжалось внутри от этой фразы, уж лучше бы его и правда в карцер посадили, хоть на сколько, лишь бы только про жалость не слышать. Очень хотелось огрызнуться на замечание, но ухо напомнило о себе тупой болью. Поэтому Костик молча встал и вслед за ребятами отправился в столовую.

На полдник впервые вместо кефира выдали по стакану компота и одному печенью.

Но это было ещё не самым печальным: на ужин положили урезанную в половину котлету, будто тефтельку из супа выловили. Макарон тоже насыпали чуть меньше, и без подливки. И только чай, а точнее тёмно-коричневое варево с приторным вкусом и запахом дубовой коры, в этот вечер остался неизменным.

Когда ребята уже доедали, в столовую вошёл Святослав Семёнович. Он прошёл к раздаточной, снял очки и потёр переносицу.

– Что-то случилось, – прошептал Меньшов.

– Ребята, – вернув очки на место, проговорил директор, – вы наверно заметили, что порция еды стала чуть меньше. Дело в том, что город сейчас не может принять машины с продовольствием, мы используем складские ресурсы. И вот сегодня выяснилось, что неправильно подсчитали их количество. В общем, придётся нам подзатянуть пояса, в пользу интерната для девочек. Ведь мы же с вами мужчины? Как только проблема с доставкой решится, всё станет по-прежнему.

Ребята загалдели, поднялся шум, многие повскакивали со своих мест и окружили Святослава Семёновича. Но он, как всегда, отделался общими фразами и в конце добавил: как только будет информация, обязательно сообщу. И ушёл.

Головин поставил пустой стакан на стол и со вздохом произнёс:

– Вот это да… Кажется мы стоим на пороге гуманитарной катастрофы.

Ближе к ночи Ким ушёл к старшим ребятам на второй этаж, запихнув куртку под одеяло на случай воспитательской проверки. Мальчишки улеглись и принялись обсуждать возникшую проблему с едой. А Костик, положив руку под голову, прислушивался к бурчанию в пустом животе, обычно он забирал с собой вечернее печенье и тихонько грыз его после отбоя, чтобы лучше засыпалось и думалось. Сегодня приходилось размышлять на пустой желудок.

За стеной, стуча каблуками, ходила Елизавета Андреевна, иногда она замирала и становилось тихо. Костику представлялось, как она стоит у окна и задумчиво вглядывается в темноту. Может тоже переживает по поводу проблем с питанием, а может придумывает очередную тему сочинения, позаковыристее, чтобы никто из учеников не смог объяснить, почему главный герой не носил зимой подштанников, и что этим хотел сказать автор.

Вообще Елизавета Андреевна была неплохим учителем. Объясняла толково, двоек просто так не ставила и давала переписать особенно безграмотную работу. Но орала почём зря. Так могла гаркнуть на уроке, что вздрагивали учителя в соседних кабинетах. Ну и воспитателем она была таким же, горластым. Елизавета не плодила фаворитов, ни искала аутсайдеров, одним словом: таскала за уши всех одинаково. В общем, пятым, шестым и седьмым классам с ней не очень повезло. Сменяла Елизавету химичка Стелла Артуровна. Учителем она была средненьким, предмет свой любила, но объясняла так пространно и муторно, что мальчишки на задних партах иногда засыпали. Зато она терпеть не могла ора и криков, считала это совершенно непедагогичным и даже к отъявленным хулиганам старалась найти подход. На этой почве у Елизаветы со Стеллой часто возникали конфликты и в вопросах педагогики, и в воспитании. И особенно в воспитании, потому что химичка во время своих дежурств разрешала мальчишкам побалагурить от души после ужина, в пределах разумного, разумеется, чего Елизавета категорически не поддерживала.