Журов давно не вспоминал Кароль – сколько лет прошло, и повода не возникало. И вовсе не известие о том, что она живет себе поживает и работает у себя во Франции, подстегнуло его сожаления, а то, что она знаменита и успешна. А раз так, значит, и его она куда-нибудь пристроила бы. И жил бы он припеваючи в Париже, может, писал бы, а может, открыл бы переводческое агентство или турфирму, и лето бы они проводили где-нибудь на Лазурке, и будущее, вероятнее всего, так не страшило. Эх, забыл спросить, как она выглядит, сильно ли постарела? Впрочем, в своем воображении он рисовал ее по-прежнему красивой и изящной. Иначе как бы он со старушкой на пляже в Сан-Тропе или Антибе появлялся? Как можно представить такое?!

Дома Журов без труда нашел в интернете десятки ее фотографий. Возраст не обезобразил Кароль, она слегка располнела, но не критично. Он почувствовал облегчение, как будто то, как выглядела сейчас его бывшая возлюбленная, имело значение. «Буду во Франции, постараюсь найти ее. Объясню, что она тогда ошиблась. Это же была студентка Марго, она что, забыла, что моя тетя преподавала в университете? У нее студенток быть не могло, которые на дом курсовые приносили?» Убаюкивая себя этой ложью, которая в его сознании воспринималась как непреложная правда, Журов перебрался в спальню и без всяких истерик, горячих душей и снотворных заснул крепким сном. Причем до самого утра – и когда такое случалось? Можно было бы предположить, что и во сне образ Кароль будет с ним, однако этого не произошло, наутро он и думать о ней позабыл. Ему приснился хороший сон! И в нем была совершенно другая женщина! Журов запомнил сон на всю жизнь.

Старый двухэтажный деревянный дом в лесу. Или на окраине деревни. Но точно, не финская дача в Репино или в Комарово. Конец лета или совсем ранняя осень. Дом утопает в зелени, дело к вечеру, потому что солнце не в зените, и его лучи пробиваются сквозь листву сбоку, наискосок земле, глаза не слепят. Все очень похоже на фильмы Тарковского, та же эстетика: паутина на стеклах веранды, бьющийся в стекло с внутренней стороны окна мотылек. Звуки леса, птицы, насекомые, порывы ветра. Журов в плотных брюках, в штопаном свитере и в куртке-ветровке сидит на крыльце, слегка покосившемся от старости, некоторые доски подгнили, но еще держатся, когда на них наступаешь, они тихонько поскрипывают. Это его дом, он всегда в нем жил, может, и родился. Судя по постройке, по старой дореволюционной мебели, по одежде Журова, складывается впечатление, что это довоенные годы, хотя легко могут быть и семидесятые-восьмидесятые. Ему, похоже, лет сорок, но точно не тридцать и не пятьдесят. Кто он – доктор, учитель, писатель? – не имеет значения. Важно то, что он живет здесь скромно и с достоинством. Но одиноко. И вдруг появляется женщина, она пришла к нему, он сразу понимает, что навсегда. И от этого ему радостно. Вещей у нее совсем мало, каким-то образом она принесла сразу несколько горшков с цветами, которые тут же расставила на крыльце. Она моложе Журова, в платке, худая и хоть и некрасивая, но прекрасная. Она улыбается каким-то своим мыслям, рот большой, она немножко этого стесняется, но в этом есть особая прелесть для Журова. И блеск ее глаз, и в этих глазах он читает, что отныне все будет хорошо, они пойдут вместе до самого конца. Они проголодались и идут готовить что-то простое – может, варить картошку. Он открывает буфет, чтобы достать тарелки, а в этом буфете испокон века хранятся пакеты с крупами и сахарный песок, чтобы не добрались полевые мыши. Он со смехом выходит на улицу, стряхнуть просыпавшийся сахар с тарелок. А потом сразу наступает вечер, и почему-то электричества нет, они зажгли в доме свечи, но сами пошли на улицу. Он накинул ей на плечи свое пальто, потому что стало прохладно. Они молча сидят. В их молчании много смыслов, нет никакой необходимости в разговоре. Журов понимает, что это счастье.

С утра Журов был задумчив, иногда рассеянно улыбался. К чему этот сон? Надо же, какой уютный дом привиделся… что за женщина? Ни сейчас, ни в прошлом похожих на нее хоть отдаленно он не встречал. Может, это образ? Или знак? Впрочем, сомневаться нечего, сон пророческий и сулит ему что-то хорошее! Может, большую любовь, которая перерастет потом в тихое счастье, как только что приснилось?

На работе, прежде чем, как заведено, начать день молитвой оптинских старцев, он взял книгу стихов Арсения Тарковского – как кстати, что часть библиотеки всегда под рукой! – и нашел «Первые свидания».

Свиданий наших каждое мгновенье

Мы праздновали, как богоявленье,

Одни на целом свете…

Перечитав стихотворение дважды, сначала глазами, а потом еще раз вслух и с выражением, Журов предался размышлениям. «Надо бы мне что-нибудь написать по мотивам сна. Рассказ? Пожалуй, да, и от третьего лица. Предположим, герою приснился такой сон и он принимается искать по всему городу увиденную во сне женщину. И находит ее. Любопытно, где и как. Допустим, нашел – что говорит? Что происходит дальше? Знакомство, ухаживания, долгая совместная жизнь? Банально и скучно. Нет, рассказ не годится! Сценарий? Хотя какой сценарий, в чем суть истории? Да и кто сейчас возьмется снимать фильм без пальбы, компьютерных эффектов, кровищи… К кому идти с тихой любовью!? Таких умников-сценаристов, как я, пруд пруди, и все чего-то несут».

Поразмыслив еще немного, он решил написать сказку о любви. Грустную. Сент-Экзюпери написал же «Маленького принца»! Он, конечно, так не сможет, но формат симпатичный. Почему бы не попробовать? А там, если напечатают, глядишь, и известность к нему придет…

Воодушевленный творческими перспективами Журов немедленно создал новый файл в папке «разное» и назвал его «сказка». Что-то в названии ему не понравилось, какая-то неточность, и он переименовал файл в «черновик», потом в «проект», потом в «план», наконец остановился на «сказка-черновик». Процесс пошел, усмехнулся он и решил начать с описания дома, который, казалось, стоял у него перед глазами. Стоять-то стоял, но как-то безлико, без деталей. Не ограничиваться же тем, что дом деревянный и старый, это же убого и совсем бесталанно! «С домом пока повременим, займемся природой и заходящим солнцем». И солнце выходило скучное, и природа оказывалась никакой. Хорошо, можно поработать над образом героя и развитием сюжета…

Ни в тот, ни в другой день хотя бы один абзац, не вызывающий раздражения и недовольства, выжать из себя не удалось. Штамп на штампе. Сон, казался ему все более красивым, но зафиксировать эту красоту словами и придать ей смысл никак не получалось. Дальше пробуждения героя сюжет не шел, никаких идей! Вставал все тот же основной вопрос – что дальше-то, про что история? «Господи! Умоляю тебя! Пошли мне верные слова, дай сил связать их в предложения. Чтобы получались абзацы и заполняли страницу! Направь меня, Господи! Пусть я напишу. Пусть будет хорошо! Вложи в меня смысл, Господи!» – неистово взывал он по ночам.

Когда Марина постучалась в дверь его кабинета, он сосредоточенно смотрел в компьютер, что-то бормоча и чертыхаясь, и голову в ее сторону не повернул.

– Ой, я не вовремя, – она уже собиралась закрыть дверь, как он, едва услышав ее голос, вскочил с места:

– Мариночка, о чем вы! Всегда рад! Проходите! – широким жестом он указал на два кресла, стоящих перед его столом. – Куда же вы пропали, душа моя? Я начал даже скучать. Ну что, кофе? – он посмотрел на часы, и сразу перескочил через целый пункт своего плана. – Хм, половина второго. Может, нам пообедать? Не составите компанию?