Через пару минут мимо дома проехал их похоронный лимузин и исчез в конце улицы.

Ник устало улыбнулся. Бессонная ночь уже давала о себе знать. Но в голове туман рассеялся, полегчало. Он снова прилег на спину. За окном было светло.

Глаза закрылись, и он задремал.

Проснулся уже с совершенно ясной головой. Вспомнил, что Сахно, взяв пятьсот марок, уехал до вечера. Конечно, будь он, Ник, в нормальном состоянии, не дал бы он ему столько денег. Ведь ясно было, что к вечеру Сергей их успешно протратит. Еще неизвестно на что, но то, что к вечеру их у него не будет — Ник знал точно.

Однако настроение от этого не испортилось. Наоборот, настроение даже улучшилось от осознания того, что напарника до вечера не будет. Уж очень хотелось Нику побыть одному, попить чайку в одиночестве, подумать о жизни.

Мысленно поговорить со своими, объяснить им, что процесс идет, а значит, может и окончиться в ближайшее время.

Приняв душ, Ник глянул на часы — без десяти два. Впереди оставалось еще полдня. Погода на улице была сумрачной, но без дождя. Хотя дождь мог пойти в любую минуту — уж очень низкими и тяжелыми были тучи.

Ник оделся и вышел. Хотелось прогуляться, подышать чистым воздухом. Воздух в квартире показался спертым и все еще полным сладковатого гашишного дыма.

Пустой городок навевал романтические мысли. Спокойствие внутри гармонировало со спокойствием улочек Ойскирхена.

Бродя наугад. Ник вышел на маленькую площадь, видимо, центральную в городке. Церковь, три аптеки, кафе, супермаркет «Норма» и частный мясной магазин, из-за витрины которого на улицу выглядывал мясник в белом докторском халате. Конечно, не докторском, но у Ника почему-то возникла именно эта ассоциация. Остановившись на автобусной остановке, он уставился на этого мясника. А тот, казалось, улыбнулся в ответ.

В пространство между Ником и мясником въехал автобус. Перед Ником открылась его передняя дверь, и теперь он поймал на себе вежливый и ожидающий взгляд водителя.

— Нет, я не еду, — сказал по-немецки Ник. И водитель, кивнув, повел автобус дальше.

Из автобуса кто-то помахал Нику. Он удивленно поднял голову, посмотрел.

Узнал старушку-соседку, помогавшую искать черепаху. Махнул ей в ответ.

Снова перед ним через дорогу был мясной магазинчик, но мясник теперь был занят обслуживанием какого-то старичка. Показывал ему кусок мяса, что-то объясняя.

«Аптека, улица, фонарь…» — вспомнился Нику Александр Блок из школьной программы.

Захотелось зайти в кафе, и Ник зашел. Внутри было чисто и уютно. Высокие круглые столики и высокие грибки-табуретки с мягкими сиденьями.

Взяв чашечку кофе и понравившуюся ему белую конфетку-мышку за десять пфеннишек, он присел за столик лицом к площади. Конфета оказалась немецкой пастилой, сладкой и нежной.

Посидев с полчаса, Ник вышел на площадь. Уже капал дождь, но капли показались Нику теплыми. Он пошел дальше и увидел желтый рожок почты.

Захотелось написать письмо Тане и Володьке, и он зашел внутрь. Купил конверт и маленькую пачку почтовой бумаги, купил марку для России и стал у высокого стола.

"Дорогие мои Таня и Володька!

Я все время думаю о вас, как вы там? Что делаете? Не холодно ли вам на даче? Переезд немного затягивается, но я уверен, что через месяц-два буду встречать вас в Киеве. У меня все в порядке. Не болею. Можно сказать, что путешествую по Европе. Здесь интересно, но без вас скучно. Когда-нибудь мы вместе приедем сюда, и я поведу вас в кафе, где полчаса назад пил кофе и ел немецкую пастилу.

Держитесь. Если станет холодно — одолжите у родни денег и снимите где-нибудь квартирку. Как только смогу — отправлю вам деньги".

Ник вздохнул и тщательно замарал ручкой последнюю фразу про деньги. Даже при самом большом желании деньги отсюда в Саратов послать он не мог.

«Люблю, целую, привет всем, Ваш Ник».

Подписал конверт, заклеил. Прошелся языком по обороту почтовой марки, потом заметил, что рядом стоит специальная мокрая подушечка.

Вышел на улицу с письмом в руке. Постоял перед желтым почтовым ящиком, вделанным в стену почты. Постоял и пошел дальше, держа письмо в руке.

Капал дождь, монотонно и ненавязчиво, словно туча всерьез взялась за экономию дождевой воды.

Пальцы сжимали письмо и словно ощущали идущее от бумаги тепло. Это было его тепло, которое он хотел отправить своим. Хотел и боялся. Понимая, что нельзя это делать. Понимая, но все-таки думая, что ничего страшного не произойдет, если получат они от него весточку. Ведь ничего о своих делах в Германии он не написал, вообще ничего конкретного не написал. Это, может, даже испугает Татьяну, заставит задуматься. Но зато она узнает, что все у него в порядке, что он помнит о них.