Теперь свою лепту в общие обвинения внёс Лысый. Мда, ситуация…

— Люди говорят, что в Москве кур доят. А как к нам привезут, то только яйца несут, — ответил я. — Вы рядом были? Вы всё слышали и видели? Вы сами же рванули по Советской так, что только пятки засверкали. Друганы, называются… Вас хрен догнать было, вот и пришлось прорываться через парк. А там… Да что я вам рассказываю-то? Вы же людей больше слушаете, чем друга своего. Не хотите руки протягивать — не надо. А только могли бы и у меня спросить за дело, прежде чем в лошпари записывать.

Я отвернулся от них, пытаясь усмирить дыхание. В голове стучало — кто-то на меня наговаривает. Кто-то пытается меня столкнуть с друзьями лбами. И кому же это нужно? Кто пытается развести нас по разным углам?

— Ты это… Лось, не быкуй. Мы в самом деле не знаем ничего. Видели вас только и думали, что вы следом рванете, — проговорил за спиной Лысый. — А потом от Коротыша узнали, что такой слух по Юже ходит…

От Коротыша? А тот при каких делах?

— А при чем тут Коротыш? Вы вообще его в клубешнике на махаче видели? Он когда свинтить успел? Чего молчите? В лошпари записать записали, а ответ держать не можете? Да пошли вы… Друзья ещё… — я сделал глубокий вдох, пытаясь справиться с подступившим волнением.

— Лось, да завязывай, — после небольшого молчания раздалось за спиной. — Мы же не в курсах, что там у вас творилось. Могли и подумать не то. Ты же сквозанул и вон сколько времени не было. Мы хрен знаем, что и думать про тебя. А как всех в мусарню начали таскать, так тут вообще можно подумать всякое-разное…

— Так вот он я. Спрашивайте, а уже потом определяйте, — буркнул я в ответ.

— А чего спрашивать? Ты сам что скажешь? — спросил Лысый. — Пока что мы слышали только хреновое про тебя. А ещё ты вроде как сам в ментовку пошел утром?

Я повернулся и ответил:

— Да, пошел. Пошел сказать слово за Гурыля и Малыша. Их по беспределу закрыли, вот я и подписался.

— Мусарнулся? — спросил Лысый.

— Нет, — покачал я головой. — Никого не сдавал, а рассказал не больше вашего. Мне же показывали ваши протоколы. Там вы тоже особо ничего не нарисовали. Пытались меня развести на имена и фамилии, а я только про Серёгу рассказал. Как нас догнал Колесо, как они сцепились. Как Колесо Серёге по башке кирпичом съездил, а Пухлый тому пенделя отвесил, что в овраг улетел. И что не смог я Серого вытащить, а он меня оттолкнул и послал на хрен, потому что двоим не выбраться было… Это мусарнулся? Всё одно бы это выплыло наружу, а так… Да что я вам говорю… Вы же людей слушаете, а друга своего послушать в ломину.

Прости, Серёга, что на тебя повесил смерть Колеса, но тебе уже всё равно, а мне ещё задуманное делать нужно. Как встретимся на небесах, так во всём тебе покаюсь, но сейчас… Сейчас нужно спасать живых, чтобы они продолжили дело мертвых!

— Мы же это… мы не знали… — начал неуверенно Лысый. — Чего ты так? Тут же всё так завертелось. Родаки наехали, мне батяня пару раз по мордасам навез за клубешник. Ковылю вон тоже по спине прилетело. А ещё менты и смерти… Вот и хрен знает, что думать-то…

— Я никого не предавал, — со вздохом проговорил я. — И никого не предам… Никогда. Слово пацана.

Ребята переглянулись. Похоже, что моя речь была достаточно убедительной.

— Извини, Лось, мы же не знали, — протянул руку Ковыль.

— Так вы спрашивайте, если что, — я помедлил, но пожал руку в ответ. — Спрашивайте, а я отвечу.

Остальные тоже протянули руки. Я пожал каждому. Похоже, что этот раунд остался за мной.

— Ну что, поплясали, мальчишки? — к нам подошел Семен Степанович, старик запредельных лет, живущий по соседству — Раньше хоть за дело в морду сували, а теперь за чо? Што не поделили-то?

— Дядь Семён, это не мы начали, — ответил я за всех. — На нас напали…

— Дык и надо было мужиков позвать. Раньше-то мы вона как с Нефёдовскими билися — половину поля вытаптывали, но никого не пришибали. Да, костяшки ломали, носы сворачивали, но чтобы так… До чего страну довели… Как звери, ей-богу… — дедок переводил слезящиеся глаза с одного на другого. — И ведь немца прогнали для чего? Чтобы самим друг друга гвоздать?

— И так хреново, дядя Сеня, — ответил Лысый. — Мы же друга пришли проводить, а ты на рану соль сыплешь.

— Да вам не соль сыпать, вам уксус надоть лить. Мало вас били в детстве, мало… — покачал старик головой.

Мы смолчали и отошли в сторону. А что тут скажешь? У старика своя правда, у нас своя. А что страну довели… Не увидит Семен Степаныч, до чего в самом деле страну доведут. Умрет через пару лет, тихо уйдет во сне и присоединится к своим однополчанам, такой же молодой и полный сил, как на фотографии, где он улыбается, сидя на танке.

— Смотрите, смотрите, сейчас будут выносить, — дернул меня за руку Ковыль