Шрифт:
Священник довольно часто беседовал с ней о прочитанном. Мария Ильинична сначала смущалась и терялась во время этих импровизированных экзаменов, но под воздействием ласковых взглядов, одобряющих улыбок, нежных отеческих увещаний и наставлений довольно быстро усвоила прочитанное.
Она еще в школе отличалась хорошей памятью. Стихи заучивала без всякого труда. Прочтет три раза Стихотворение — и без единой ошибки повторит его наизусть. «Феноменально!» — восклицал преподаватель литературы, седенький старичок с трудным и смешным именем Авраам Дормидонтович.
Но Маша обладала неровным, порывистым характером. Впечатлительная, нервозная, она жила настроением, поэтому неровными были у нее и оценки. Она получала или пятерки, или двойки.
Все это и наложило отпечаток на знания и воспитание Марии. Обладая отличными способностями, она получила далеко не блестящее свидетельство об окончании средней школы.
Попади Маша к талантливым и внимательным педагогам, из нее в конечном счете мог бы получиться специалист какой-либо отрасли хозяйства, науки или культуры. Все могло быть. Но, к сожалению, Маше не встретился такой педагог.
А тут еще слишком рано пришла любовь. Любовь мучительная, сжигающая. Эта любовь подчинила себе всю ее последующую жизнь. Маша пыталась поступить на работу в ту же школу, которую только что окончила, чтобы быть вместе с Андреем Николаевичем, в которого она влюбилась еще в девятом классе. Маша просила любую работу, но ей отказали. Тогда-то она и бросилась в учительский институт.
И вдруг случилось непредвиденное. Андрей Николаевич ушел из ее родной школы. Маша была в курсе всей его жизни, потому что зорко следила за ним. Андрей Николаевич не ладил с женой, о чем знали и ученики и учителя. Последняя их ссора заставила Андрея Николаевича добиться перевода в другое село, где к тому же оказалось вакантное место учителя первого класса.
Маша тотчас же перешла на заочное отделение и добилась назначения в ту же школу.
Потом они уже вместе переехали в город Петровск, куда раньше уезжали для тайных встреч, чтобы не привлекать к себе взоры любопытных.
Так сложилась жизнь Марии Ильиничны. Неровное воспитание в школе и дома, ранняя любовь, война, гибель любимого человека, шараханье в библейскую премудрость, вызов богу, жизнь с опустошенной душой и, наконец, болезнь — все это в конце концов и создало из Марии Ильиничны то, что она собой представляла сейчас.
Удивительными были ощущения Марии Ильиничны. Будто все тридцать восемь прожитых ею лет она копила энергию, чтобы истратить ее именно сейчас. Теперь она не просто читала, но, по совету священника, кое-что выписывала в толстую тетрадь. Авария Ильинична читала с жадностью, самозабвенно отдаваясь новому для нее делу. Она даже поздоровела после того, как пошла по пути, указанному ей Прохановым. Мария Ильинична спала как убитая, без сновидений, без внезапных пробуждений, без кошмаров, доводивших раньше ее до исступления. У нее появился аппетит, которого она, пожалуй, не знала даже в голодные военные годы. Корзины с провизией, посылаемые священником, опустошались молниеносно. Заметив, как посвежела и округлилась его подопечная, он добродушно посмеивался:
— А я-то, старый пень, начал подумывать: не заневестилась ли Марьюшка, не завела ли она сердцееда?
Мария Ильинична в ответ только рассмеялась: настолько потешными показались ей эти слова.
Она была счастлива оттого, что болезнь ее стала исчезать. Мария Ильинична теперь меньше сталкивалась с людьми, меньше раздражалась, много читала в тихой комнате или в крошечном садике хозяйки. А когда надоедало находиться дома, брала с собою фолиант в дорогом кожаном переплете, тетрадь, карандаш и уходила в лес.
Быть в лесу в летний жаркий день — удивительное удовольствие. Такого наслаждения она давно не знала.
Она избегала проезжих дорог, любила ходить полем или по небольшой полоске залежей, неудобной для пахоты или оставленной для пастбища. Шла она обычно медленно, дышала всей грудью, смотрела по сторонам и насмотреться не могла. Неужто всего этого-раньше не было?
Мария Ильинична будто заново открывала мир.
Вот стоит одинокое дерево с обвислыми от жары листьями; они были грустные, вялые и почему-то походили на уши дворняжки. Мария Ильинична проходила сто-двести метров, оглядывалась, и вдруг дерево прыгало в небо и висело в воздухе, испуганно вздрагивая вместе с полоской земли, как будто боялось упасть в синюю пропасть.
И как-то не сразу приходило в голову: да это же марево! А воздух между тем дрожал, нежная зыбь крошечных волн бежала и бежала куда-то в небо И незаметно таяла на недосягаемой глазу высоте.
А то вдруг полыхнет слева золотая полоса, и такая яркая, жгучая, что в первую секунду Мария Ильинична зажмуривала глаза, с недоумением спрашивала себя: «Что это?» — и всматривалась в искрящуюся солнечными брызгами полоску, волновалась, не понимая, откуда взялась эта дрожащая в земном курении позолота. А потом сама же смеялась над собой: «Подсолнечник!.. Надо же богу подарить земле такое чудное украшение!»