Что именно мы имеем в виду, когда говорим, что испанцы быстро разговаривают? Значит ли это, что они произносят необычайно много звуков в единицу времени? Да в общем-то нет. Испанские слоги совсем короткие: в среднем всего 2,1 фонемы, притом что в английском их 2,7, а в немецком – 2,8. Это значит, что и немец, и англичанин, и испанец произносят по 16–17 фонем в секунду, причем испанец чуть меньше, чем двое других. С этой точки зрения они говорят не так уж и быстро. Однако испанская речь кажется более «скорострельной» потому, что в одну секунду удается втиснуть большое количество слогов. Именно слоги, а не фонемы определяют наше восприятие скорости речи. Имитируя пулеметную очередь, кричат что-то вроде тра-та-та-та. Это последовательность коротких быстрых слогов. Крик, состоящий из того же числа слогов, но с большим числом фонем в секунду вроде раркс-раркс-раркс-раркс, похож не на пулеметную очередь, а на птичий переполох.

Есть еще одна причина, по которой испанская речь звучит более ударно, чем разговоры на германских языках, таких как английский, нидерландский или немецкий. Даже если слоги короткие и произносятся очень быстро – что-нибудь вроде How do you say “literature” in Russian?, например – германские языки все равно не напоминают пулеметную дробь. Аналогичное испанское предложение – ?Como se dice ‘literatura’ en ruso? – производит такое впечатление потому, что все испанские слоги занимают примерно одинаковый промежуток времени. Или более точно: мы воспринимаем эти слоги как имеющие равную продолжительность звучания. Если произвести точные измерения, то окажется, что это не так. Но благодаря видимости единого ритма речь звучит как автоматная очередь.

В английском, нидерландском и немецком этого нет. В этих языках ударные слоги звучат дольше, чем безударные. Поэтому в реальном разговоре предложение How do you say “literature” in Russian? звучит примерно как How-je say litretcha in Rushn? Получается не однородное стаккато, а периодические удары с промежуточным бормотанием.

Cork (пробка) – очень давнее заимствование из испанского, произошедшее около 1300-го. Позже было заимствовано и множество других слов, таких как armada (армада), maize (кукуруза), mosquito (комар), guitar (гитара), aficionado (поклонник), potato (картошка), chocolate (шоколад) и barbecue (барбекю).

Tios – совокупность дядей и теть. Аналогично в испанском есть слово reyes для обозначения королевской четы.

Различия в речи русских невелики, где бы они ни жили: на берегу Балтийского моря в Калининграде или на берегу Японского – во Владивостоке. То же верно и в Польше: северные поляки могут без труда разговаривать с южными, а западные – с восточными. Даже носители разных славянских языков зачастую могут общаться без труда. Болгары могут разговаривать с македонцами, чехи – со словаками, а русские – с белорусами и украинцами. Между хорватами, боснийцами, сербами и черногорцами, несмотря на все политические разногласия, тоже нет особого языкового барьера. На самом деле, как сказал известный словацкий ученый XIX в. Ян Коллар, славянский мир мог бы без особых усилий со стороны своих граждан использовать всего четыре нормативных языка: русский, польский, чехословацкий и, наконец, тот, который можно было бы назвать югославским или южнославянским.

Однако один язык из схемы Коллара выпадает: словенский. Конечно, это язык очень небольшой страны. Ее территория добрую дюжину раз уместится в Великобритании, которая и сама-то не очень велика, а население – чуть больше двух миллионов – в четыре раза меньше населения Лондона. И тем не менее, когда словенцы говорят на региональных диалектах, даже их собственные сограждане иной раз ничего не могут понять. Так что можно представить, как озадачат эти диалекты носителей других славянских языков из южнославянской группы Коллара, например болгар.

Отчего так получилось? Почему у русских практически нет диалектных различий, хотя их территория растянулась с запада на восток почти на шесть с половиной тысяч километров, а словенцы занимают каких-то 320 километров из конца в конец и при этом у них настоящий винегрет региональных диалектов? И это сразу же порождает другой вопрос: откуда вообще берутся диалекты?

Некоторые думают, а точнее, бездумно полагают, что диалекты – это испорченные варианты нормативных языков. Например, скауз – просто исковерканный английский. Это первое, что приходит в голову; на самом же деле все наоборот: сначала возникают диалекты, а уж на их базе создается – всегда искусственным образом – нормативный язык. Правильнее было бы сказать, что нормативный язык является испорченной, неестественной, извращенной формой диалекта. Потому что любая другая версия всякого языка – независимо от того, является он региональным или нет, – развивается свободно, естественным образом, а самое большое влияние на него оказывает степень его изоляции и языки, с которыми он контактирует.

При этом влияние контактов проявляется нагляднее, но носит более поверхностный характер, чем влияние изоляции. При тесном общении с носителями других языков люди часто заимствуют иностранные слова, чтобы лучше выразить какие-то идеи или произвести впечатление на собеседников. Если такое общение начинается в детстве, то человек может вырасти билингвом, а между языками, которыми он владеет, возникнет интерференция в том, что касается словарного запаса, грамматики и произношения. Благодаря этим двум типам контактов (использованию чужого языка детьми и взрослыми) в английском есть заимствования из латыни, французского, скандинавских, греческого, нидерландского, хинди и многих других языков, а на его грамматику мог оказать влияние валлийский [3] , причем у говорящих по-английски пакистанцев один акцент, у шотландцев – другой, а у десятков тысяч шотландских пакистанцев – третий.

Так вот почему в Словении такое изобилие диалектов? До некоторой степени – да. Словенские земли – то есть Словения и окружающие ее регионы, где тоже говорят по-словенски, – имеют малую площадь, но зато граничат по меньшей мере с четырьмя разными языками, три из которых принадлежат к другим языковым семьям: на западе от них живет итальянский (романская группа), на севере – немецкий (германская группа), на востоке – венгерский (финно-угорская группа). Только на юге проживает родственный славянский язык – хорватский. Словенские диалекты, на которых говорят в Италии и возле ее границ, подверглись влиянию итальянского, те, на которых говорят в Австрии и в прилегающих к ней регионах, – немецкого и т. п. Поэтому жителям других регионов Словении трудно понимать эти диалекты.