— Нос у тебя дырявый! — насмехается приятель.

— А тебе хоть хвост салом намажь, все равно не угодишь, — отбривает портной.

Девушки — хи-хи-хи на эти Кризасовы слова, все друг за дружку забегают, все друг за дружку голову прячут.

— Чего вы гогочете, как прусские гуси? — Сам мастер тоже смеется, переводя взгляд с одной на другую. — Гляжу и никак не припомню, не впервые ли всех вижу! Эту, большеглазую, — тычет он посохом, — уже где-то встречал. Покажись! Как же, тот самый носик.

— Все нынешнего урожая. Мастер, как ты думаешь, прошлый год их еще не было? Мы тут с тобой гуляли в праздник тела господня — ни одной ягодки не нашли.

— Они после того большого дождя выросли. Вот те две — бутончики, еще как следует и не распустились..

— Ох вы, горошины китайские, как же быстро растете! Ну, ты, заячья губка, чего от меня прячешься? Подходи, от меня не удерешь, не гляди, что хромой: если побегу — черепаху обгоню.

— Да ну, — говорит румяная русокосая.

— Да ну — баранку гну. Как кофточка, хорошо я тебе сшил? Выросла уже. Вот сдобная! Как на дрожжах подходишь!

— А мне, дяденька, когда сошьете? — спрашивает одна, с остреньким подбородком. — К троице обещали!

— И меня, дяденька… обманули.

— Вот как, они меня дяденькой называют! Я еще собирался кое-кого выбрать и приручить, а они кавалера дядей кличут! Для одной ладно шью, для другой складки укладываю — вот, думаю, третья моя будет. Прошел мой срок, остался мне, старику, только борща горшок! Что мне, одинокому, делать, ай-яй! — Сложив руки, показывает Кризас, какой он разнесчастный.

— А ты в петлю полезай! — встревает мастер. — Мне борщ достанется.

— Сегодня не полезу, до завтра обожду. Что тут скажешь — живьем в землю не ляжешь. Обошью всех девиц, наряжу, как куколок. На то я и родился. А как замуж пойдете, на свадьбу позовете?

— Позовем, позовем! — шумно откликаются девушки.

— Пошли, боже, мне паренька, — попрошу Кризутиса на скрипке поиграть.

— Кризас, сегодня твоя ярмарка! Вижу, что я тут лишний, — печально говорит мастер, — не нужны им ни мои сундуки, ни лари. Одряхлели мои руки…

— И впрямь, что ж это мы! Про дядю мастера забыли; если кто из нас замуж пойдет — обоих вас на свадьбу позовем.

— Обоих, обоих!

— А, теперь позовете, когда сам напросился! Может, я многим из вас зыбку мастерил, — вот, какие вы сосенки! Есть где ветру разгуляться. Не одной еще: придется и кровать сколотить. От меня, доченьки, не отвертитесь. Проживу, на вас работая, хоть в гробу, а проживу! — И, словно сообщая великую новость: — А знаете, я себе гроб смастерил…

— Ой, дяденька, зачем такие ужасы! — морщатся девушки, и глядя на них, на их молодость и впрямь как-то не хочется смерть за бороду таскать.

— Хе-хе, испугались или меня, старого чурбана, пожалели? Смерть горшком не накроешь, Вам-то, мотылечки, что, перед вами еще целое лето. А наша с Кризасом песенка спета. Жена говорит — подыхай, дети — загибайся, другие — лопни, а мне еще приятно хоть денек протянуть… Помнишь, швец, и мы с тобой по этим косогорам когда-то как на крыльях летали.

А вот гляжу сегодня, что для меня эта горка все круче да круче… карабкаюсь, карабкаюсь, и все ей конца нет. А молодому, что зайцу через грядку сигануть. Вот какое дело! Созрел, так уж и слушай, не точат ли где косу…

— Мастер, я твоей песенке не подпеваю. Я еще свою песню затяну! Ой, не сдамся, пока вот у всех у них не спляшу на свадьбах.

— Если ты так — и я не иначе: пока у швеца на свадьбе не станцую — на доску не лягу!

— А вы, растяпушки, разве не догадываетесь, чего это старик все меня вам подсовывает? — указывает портной на мастера. — Ведь он сам трех дубков растит..

— Правильно говоришь: загляделся на молоденьких и позабыл, что у самого сыновья. Кто хочет ко мне в сношеньки?

— Я, я! — кричат все наперебой.

— Ну, кто же кота в мешке покупает! Ведь не знаете, кого оженю.

— Все равно, дяденька, Йонас, Симас и Андрюс — все трое для нас хороши.

— На то я и мастер! Вишь, щебетуньи, и по именем знают. Пришлю сватов. К которой, Кризас, как на твой взгляд, а?

— Ко всем!

— Я не шучу — хозяйка мне нужна. Девушки, вскружите голову моему Симасу. Он самый старший, — пора ему, а девок боится. Ты, Микаселе, ладно? — Мастер берет за талию румяную толстушку, будто спелый сноп пшеницы.