— Ну, друзья, — тихо сказал Шмая, — сейчас нам будет весело…

Данило Лукач покачал головой, укоризненно бросил:

— Помолчи, разбойник… Не до шуток!.. Кажется, попали мы, как кур во щи. Будем держаться дружно. Один за всех, все за одного…

— Только так, — подтвердил Шмая и, с ненавистью взглянув на приближающихся палачей в черных касках, сделал шаг вперед:

— Сядем. Пусть не думают, гады, что мы перед ними будем стоять навытяжку. И не смотрите в их сторону…

Глава двадцать шестая

ВИЛЬГЕЛЬМ ШИНДЕЛЬ СОВЕРШАЕТ ПОДВИГ

Судя по тому, как обер-ефрейтор Вильгельм Шиндель ехал на мотоцикле, забрызганный с ног до головы липкой грязью, сразу можно было заключить, что он не принадлежит к числу знаменитых мотоциклистов. К тому же и он и его спутник были основательно под градусом, о чем свидетельствовали их багровые лица.

Мотоциклы швыряло из стороны в сторону, и обер безбожно проклинал русский дождь, грязь и дороги. Все здесь было не по душе обер-ефрейтору Вильгельму Шинделю.

До стада он так и не доехал. Шагах в пятидесяти оба немца двинулись пешком, не выпуская из рук автоматы.

— Русс капут! Хенде хох! — пискливым голосом крикнул обер, не без страха поглядывая на людей, сидевших у костра и настороженно смотревших мимо него.

Через минуту обер, длинный, костлявый белобрысый немец в больших очках на остром носу, направился к костру. Он остановился в нескольких шагах от людей, широко расставив ноги и высоко задрав голову, словно был по крайней мере фельдмаршалом, а не заурядным обер-ефрейтором хозяйственной команды, получившим строжайший приказ: захватывать на дорогах стада, гурты скота, которые гонят на восток, и возвращать их назад — цурюк.

Обер-ефрейтор стоял, презрительно глядя на людей, и вдруг раскричался: почему, мол, эти русские «швайне» не становятся «смирно» перед чистокровным арийцем, победителем?..

Обер был вне себя от возмущения. Он кричал, топал ногами и наконец поднял автомат, угрожая всех перестрелять.

Безоружным пастухам и погонщикам не оставалось ничего другого, как подняться с места.

Немец медленно раскачивался на длинных ногах, желчно посматривая на пастухов, куривших цигарки с таким видом, будто прибытие сюда обер-ефрейтора Третьего рейха Вильгельма Шинделя не имеет к ним никакого отношения.

Обер все еще не мог прийти в себя после тряски по этой разбитой дороге, кажется, вытряхнувшей из него все внутренности. Помимо того, что он был зол на пастухов и готовился выместить на них всю свою злость, в нем кипела ярость еще и по другому поводу. Его подчиненный, пожилой тучный солдат с пышными усами, вместо того, чтобы стоять как вкопанному и охранять персону обера от всяких неожиданностей, уже роется в вещах, лежащих на подводе, перебирая женские трусы, башмаки и всякое тряпье…

Однако обер не счел удобным делать выговор своему подчиненному в столь ответственный момент, когда он должен говорить с русскими «швайнами», которых он победил и которым он должен показать силу и величие Третьего рейха…

Сперва, когда Шмая встретился взглядом с мертвым глазком автомата обера, внутри у него будто что-то оборвалось. И тут же его охватило странное безразличие ко всему окружающему и к самой жизни. «Что ж, гад, — подумал он, — у тебя в лапах оружие, стреляй. Что я могу поделать, безоружный?» Но так просто уходить из жизни нашему разбойнику все же не хотелось. И, поправив на голове фуражку, он проговорил:

— Мы простые люди, гражданские, и не имеем понятия, как надо стоять перед таким высоким начальством…

Обер презрительно взглянул на Шмаю, состроил дикую рожу, показал ему язык. Потом перевел пьяные, осоловелые глаза на Данилу Лукача и свирепо гаркнул:

— Юде?

Данило Лукач удивленно взглянул на пьяного обер-ефрейтора, не понимая, чего тот от него хочет. Но за него ответил Шмая:

— Нет, герр начальник, Данило Лукач не юде… Христианской веры человек. Хоть у нас в стране это давно уже не имеет значения, — все у нас равны, — но Данило не еврей…

— Врешь, швайн, все евреи носят такие бородки! Все они смуглые, как он! Не ври! Всех вас перестрелять надо!..

С нашего разбойника семь потов сошло, пока он разъяснил оберу, что среди них нет евреев — все, мол, советские люди, а его старый друг, пасечник Данило Лукач, вовсе не принадлежит к еврейской нации. А что касается бороды, то он уже давно в пути и ему некогда было сходить к парикмахеру. К тому же, справедливости ради, надо сказать, что у самого обера точно такая же бородка, как у Лукача, тем не менее это не мешает ему быть чистокровным арийцем…

Шифра стояла возле Шмаи, надвинув косынку на глаза, и с ужасом следила за обером и его солдатом, который уже разбросал на подводе все ее имущество.