* Женский образ в романе А. Таммсааре "Правда в справедливость".

Элиас не нашелся что ответить. Слишком он был сам выбит из колеи, чтобы давать кому-то советы. Раньше он попросту рассмеялся бы зятю в лицо: или отступись, мол, от земли, или откажись от должности заведующего - никто не служит двум господам сразу. У него и сейчас промелькнул в голове этот довод, но он не высказывал его вслух.

– Ты можешь мне, конечно, сказать: откажись, дескать, от магазина, продолжал Роланд, словно бы угадавший мысли Элиаса.
– Но сделать это сразу я никак не мог: по уши в долгах барахтался. А теперь... теперь я просто качаюсь, как колос на ветру. Уж очень, брат, жизнь изменилась: что считалось прежде хорошим, теперь, выходит, ни к черту не годится. Собственная земля, она ведь еще год назад была фундаментом всей жизни, а теперь из-под ног уходит. Я не контра какая-нибудь, но остаться человеком без корней тоже не хочу. А тут национализировали все фабрики, все доходные дома и магазины и объявили землю всенародным достоянием. От моих полей ни гектара, правда, не отрезали, но я-то ведь вижу, как обходятся с другими, и уже не чувствую под собой прочной опоры. Вот от этих забот и болит сердце. Одно лето еще как-нибудь перебьемся прежним манером, но осенью придется нам с Хелене решать, как быть дальше.

– Если я опять за прилавок стану, хуже нам не будет, - сказала Хелене.

– Оно, пожалуй, верно, - согласился Роланд.
– ? Знать бы наперед, что все вверх дном перевернется, разве я ухлопал бы свои денежки на покупку земли!

Эндель Элиас чувствовал, что и. из-под его ног ухо-диг почва.

В первую ночь, проведенную в доме сестры после безоглядного бегства из Таллина, Энделю Элиасу сгоряча показалось, что его приезд сюда - чудовищная глупость. Долго ли проиграешь в прятки? Ну неделю, ну две, ну хотя бы месяц, а дальше что? Надо же будет что-то предпринимать. Никто, конечно, не даст гарантии, что он и через месяц сумеет остаться на свободе. Если его и впрямь захотят арестовать, так завтра же или послезавтра сюда явится милиция. Будь у него чуть больше хитрости, он не стал бы прятаться на сеновале у родичей. Но другого убежища у него не было.

Может, было бы все-таки правильнее остаться в Таллине и по-прежнему ходить на работу? Вдруг все это впрямь оказалось недоразумением? И на другой день за ним уже не пришли бы? Уж коли была бы настоящая слежка, то возле его дома еще раньше дежурили бы люди и он сейчас не нежился бы на сеновале, а лежал бы в теплушке на нарах.

"Эх, голубчик!
– возразил сам себе Элиас- Да они попросту не успели. И всех, кого не удалось взять сразу, вылавливают теперь поодиночке".

И все-таки это было ребячеством - бежать с работы. Даже если никакого недоразумения не было, так в десять раз почетнее пойти навстречу своей судьбе, подняв голову. Руутхольм был прав, когда посоветовал ему спокойно работать дальше.

По мнению Элиаса, директор был прямым челове-ком. Не похоже, чтобы в разговоре со своим инженером у него были какие-то задние мысли. Ведь если он хотел содействовать аресту Элиаса, ему достаточно было по-звонить по телефону и сообщить, куда следует, что, дескать, разыскиваемый вами Эндель Элиас находится сейчас там-то и там-то, приходите, мол, и забирайте. А вот что теперь думает Руутхольм, да и все остальные?

Элиасу стало не по себе, едва он задал себе этот вопрос-. "Они мне доверяли, а как я поступил? Значит, они имеют право считать меня предателем? Бежав, я сам признал себя виновным".

Элиас попытался обуздать разбегавшиеся мысли. С трудом, но ему все же удалось подчинить их своей воле, он попытался уяснить себе, за что его причислили к врагам советской власти.

Элиас начал свои рассуждения с того же, что и Руутхольм.

"Кем я был до переворота? Инженером. Впрочем, нет, не простым инженером, а инженером министерства дорог. Иными словами, чиновником буржуазного государственного аппарата. Вот это могло уже многим по-казаться подозрительным. Ведь не все люди смотрят на вещи глазами Руутхольма, уверявшего, что будто никто не станет смотреть на меня косо из-за службы в министерстве в должности инженера. Прислужник буржуазии - вот как обо мне втихомолку говорили. И вполне логично, что новая власть решила Отделаться от прислужника старого строя, так сказать, от приспешника буржуазии".

И все же Элиасу показались наивными такого рода рассуждения. Ведь если бы к нему относились как к приспешнику буржуазии, так не назначили бы его главным инженером советского предприятия.

"Руутхольм, бывший в то время комиссаром, спросил, был ли я членом Кайтселийта или Исамаалийта? Но я не был связан с этими организациями. В министерстве, правда, рекомендовалось вступать в Кайтсе-лийт, но я этого не сделал. Так что по этой части у меня все в порядке.

А социальное происхождение?

Во всех анкетах я писал, что мой отец был "ремесленником. Иногда он нанимал кого-нибудь в подмастерья, а как-то, не то в тридцать четвертом, не то в тридцать пятом году, нанял даже сразу двоих, но большей частью он работал все-таки в одиночку. Ну, в худшем случае мое происхождение можно считать мелкобуржуазным".

Не нашел Элиас ничего подозрительного и в своей деятельности за советское время. Конечно, его критиковали иногда на собраниях, это было, но кого сейчас некритикуют? Зато в последние месяцы его выдвигали, а главное управление наркомата ставило его в пример другим главным инженерам. Даже неловко было перед своими коллегами.

Так Элиас и не сумел ни к чему прийти.

Инженер Элиас никогда не анализировал особенно детально своих отношений с новой властью. Он не осуждал происшедшего год назад переворота. Потеряй он при этом состояние или влиятельную должность, тогда он, может, и злопыхал бы, но у него не было ни того, ни другого. Знания же его и способности новая власть оценила по достоинству. В министерстве дорог корпел над сметами, счетами и прочей писаниной, но при новом строе он стал строителем в самом высоком и широком значении этого слова. Он начал отдаваться работе со всей энергией. Ему даже не раз приходилось вступать в споры с теми, кто замечал в социалистической системе производства только ошибки и недостатки. После переворота бывший заместитель министра советовал ему не вступать в слишком тесную связь с коммунистами. Элиас ответил ему с вызовом, что все настоящие инженеры должны были бы поддерживать коммунистов, этих величайших строителей, каких знала история. На что бывший начальник бросил ему раздраженно в лицо: "Перебежчик!" И вмиг возненавидел Элиаса.