– Кать!
– окликнул Савельев. Она подошла и спросила:

– Саш, а где мы с тобой разместимся? Они расположили свои спальные мешки чуть в стороне от остальных, на довольно ровной плите. Саша, оглядываясь на более опытных друзей, соорудил из камней небольшое изголовье.

Вскоре уже задумчиво гудел примус, в котелке нагревалась вода, а любовно приготовленные Василием к засыпке вермишель и тушенка возбуждали зверский аппетит.

Командир поболтал над ухом канистрой с привезенной еще из дому водой.

– Так. Это нам сегодня еще чай попить, посуду помыть, поужинать. Надо завтра за водой идти. Каждый день придется. Черт. Десятилитровая канистра мало, а двадцатилитровую неудобно таскать.

– А отсюда долго идти до входа?
– поинтересовался Миша.

– Налегке-то? Минут десять, - ответил Василий.

– Да? А так долго шли. А на сколько мы вообще отошли от входа?

Василий на коленях развернул карту. Поводил по ней пальцем, словно отважный и малограмотный Генри Мортон Стэнли, подсвечивая фонариком в темноте погуще африканской.

– Так... мы здесь... Новейшая туда... переход в Переднюю... Метров двести, я думаю.

– Всего-то.

– Да: Но это уже далеко. Местные сюда обычно не добираются.

– А по вертикали? Сколько над нами земли?

– Наверное, столько же. Тут берег высокий.

– Ой... Начальник, а она не...

Вертикаль почему-то всегда впечатляет приземистого человека сильнее горизонтали. И вылезать тяжелее и падать больнее. А если двести метров сами упадут? И одного-то хватило бы, а тут двести...

Михаил почувствовал себя микроорганизмом, незаконно забравшимся в кишечник Земли.

Обедали они торопливо и с аппетитом. Но как-то нервно. Катя подносила ложку ко рту и ложка дрожала, словно утренняя рюмка алкоголика. Ничего с этим нельзя было поделать. Она чувствовала себя, как на восемнадцатом этаже в ожидании десятибалльного толчка. Ну ладно бы на денек, на ночку забраться попутешествовать, но надолго, на неделю, на две...

Объективная реальность представляла собой чудовищно разветвленную каменную и тихую яму, давящую со всех сторон своими неподвижными сводами и стенами.

– Все-таки тут неуютно, - подернула плечами Катя, доскребая вермишель в своей миске,

– Ну, это ничего, - успокоил ее Саша. Под землей он подрастерял свои обычные разговорчивость и -оптимизм. Его гитара притаилась в уголке и не нарушала благоговейной тишины.

– А вот странно, - заметил Михаил, - первобытные люди ведь прятались в пещеры от невзгод и опасностей, которые ожидали их снаружи. Да? И в нас должна бы говорить эта самая генетическая память, убеждая, что пещеры - это хорошо. А у меня она ничего такого не говорит.

– Ну, это с непривычки, - успокоил приятеля Василий.

– Знаешь, вот побегаешь тут - даже какой-то азарт охватывает, - сказал Равиль.
– Чем уже дырка, тем сильнее хочется в нее залезть.

– Это что-то сексуальное, - гоготнул Саша, а Катя цыкнула на него.

– Не, в пещере не соскучишься, - вдруг как-то излишне весело заявил Василий.

Потом они отправились на экскурсию.

– А может... остаться, - неуверенно сказала Катя, - кому-нибудь. Вдруг сопрут вещи.

– Пещерники не сопрут, - уверенно заявил Василий.
– А местные сюда не заползут, я табе гавару.

Все вооружились фонарями, взяли с собой на всякий случай одну свечку.

– Сходим на Водокап через Новую, потом к Вите

Саратову, потом на Стикс. Да, Рав?

– Давай.

– Какой еще Стикс?
– спросил Миша.

– Подземная река. Самый натуральный Стикс. У меня карта, правда, про те места не очень точная... Но там наши с Равом стрелки должны быть. Не заблудимся.

– По жопам дойдем. Ой, извини, Кать, - спохватился Равиль.

– По каким жопам?
– удивилась девушка.

– Увидишь.

Да, оказалось, что добровольцы-комсомольцы тридцатых годов с номерами комсомольских билетов на спинах, чтобы не разбежались, действительно потрудились на славу. Пещера была огромная. Пещера впечатляла.

Идти было веселее, чем сидеть, и подземелье уже не давило, а засасывало. Только пугала возможность заблудиться.

– Вот, смотрите, - остановился в одном месте командир и повернул голову с фонарем, осветившим стену, - наша с Равом стрела. На выход указывает.

Уселись перекурить. Равиль подпалил зажигалкой свечку и копотью обновил большую черную стрелку, у основания пересеченную тремя полосками.