Одинокая большая лампочка в подвале словно начинала немного раскачиваться, если на неё пристально смотреть. Дед Степан Степаныч сидел на стульчике-качалке и сложив руки на груди, старался смотреть в потолок.

Он предпочитал качаться сам. Мерное укачивание на пару минут погружало его в сон, успокаивало, а когда пробуждался, храпанув, снова доставал все свои воспоминания и задействовал фантазию на полную мощность. Некоторые бы сказали — брешет. Другие — делится опытом.

Но кто ж различит?

— Так что, мужики, сажайте почаще горчицу в поле. Перемёрзнет, разложится, а земля уже другая, — добавлял Степан Степанович как будто бы в конце разговора, но когда слушатели расслаблялись, тут же подхватывал. — А как бывалый токарь, чётко вам скажу. Детали надо делать по микрометру. На глаз только одна пизда сделана. К ней все хуи подходят. И вообще мы как матрёшки. Нас не завалить! А тем, кто попробует, всегда можно дать в ухо. Не зря же мы Чебурашку любим. Уши у него что надо! А вот от чая в пакетиках лучше отказаться. Там больше вредного, чем полезного, говорят.

Один из четверых то ли заложников, то ли задержанных, (а может и просто группа лиц на перевоспитании), вдруг упал и заплакал, заревел в голос.

— Нет! Не надо больше! Не надо-о-о!

Другой беспрестанно качал головой, дёргаясь телом. И судя по виду, уже не собирался останавливаться. А третий мычал. И то ли молился, то ли матерился, впадая в истерику.

И только четвёртый молчал и слушал, притихнув, словно нет у него ни языка, ни эмоций, что было подозрительнее всего.

Когда Боря вернулся на цокольный этаж и заглянул в пыточную комнату, четвёртый оказался настолько подозрительным, что Глобальный решился на неполное освобождение.

Сначала он освободил ему глаза от повязки, потом рот от кляпа. Но молчаливый лишь кашлянул и когда Глобальный навис над ним, и добавил без претензий:

— Мужчина, вы не могли бы отойти? Вы мешаете мне любоваться гуру.

— Гуру? — переспросил Глобальный, но шаг назад сделал.

Дед тут же улыбнулся и закивал с видом знатока. А потом важно поднял указательный палец и продолжил:

— Так на какой скоростью должна лететь муха, чтобы остановить на трассе фуру? А? Знаете? А я знаю! — и Степан Степанович с радостью в голосе добавил. — Знаю, что… пылесос ест котов всех сортов!

— Всех сортов, — как в гипнозе повторил парень освобождённым ртом и тут же добавил. — Гуру! Ещё мудрости!

«Ну всё, пиздец, один сломался», — добавил внутренний голос.

Тогда как сам Боря задумался сразу над двумя вещами и одним выводом. Во-первых, самоходное психотронное оружие работало. И не нужны миллиарды для его разработки, обслуживания и поддержки. А может даже, само психотропное не нужно. Нужен просто один одинокий дед и свободные уши. И если бы парень был свободным от наручников, наверняка бил бы поклоны великому учителю и благодарил за высшую мудрость.

«Так как первым сошёл с ума от этих рассказов на фоне общего стресса последних суток», — добавил внутренний голос: «А деду хоть бы хны! Ему же там в Таиланде совсем не с кем было поговорить!»

Во-вторых, один слушатель и собеседник у гуру всё-таки был. И близость бабки сказывалась на самом Степане Степановиче.

«Как говорится, муж и жена — одна сатана», — тут же отметил внутренний голос.

Боря кивнул. Похоже, дед настолько привык к ней, что за последние часы порой просто воспроизводил возможную речь своей спутницы, которая даже не сидела рядом и не порола всякую чушь, (перебивая его житейскую мудрость), а пританцовывала под заставку из сериала в зале у камина. И напивала в расчёску как микрофон.

Совсем как в детстве у трельяжа, пока родители трудились в совхозе.

А вывод в этом всём был совсем простой — если в ближайшее время налётчиков не вытащить из комнаты добровольно-принудительных рассказов, то следом придётся сдавать прямо в дурку.

«На улицу таких уже без смирительных рубашек не пустят», — подтвердил и внутренний голос.

Только Боря об этом подумал, как в подвал спустились Лариса с Диадемой. Тот был уже без наручников и судя по поникшему виду, вернул украденные миллионы, перебросив обратно на счёт.

— Лариса, да бес попутал, — доносилось от освобождённого. — Никогда больше! Честное слово. Я же что? Я же не для себя. Эти вот просто мешают, — и он потрогал себя за грудь. — Ни прикурит никто толком. Ни сигаретку не стрельнуть, — заявил бывший Серёга, застрявший в трансформации на полпути и оказавшись в патовой ситуации. А вот на колени его жизнь поставили или в лёгком наклоне согнула, уже никто толком не присматривался.

«Своих дел по жизни хватает», — добавил внутренний голос Борису.