Я хватаюсь одной рукой за ножку кровати, наклоняюсь вперед и ввожу свой член в руку, стараясь не касаться головки. Я представляю, что это мой член заполняет ее, издавая эти развратные звуки, а ее влажная, разгоряченная плоть обвивается вокруг меня. Я представляю, как прекрасно она выглядит подо мной, ее груди колышутся при каждом толчке, ее загорелая кожа раскраснелась от удовольствия, и ее темные глаза широкие и влажные от желания.

Боже, мне нужно кончить.

Никогда еще я так сильно не старался сдерживаться. Каждый мускул в моем теле напрягся, напрягся от отчаянной потребности как в облегчении, так и в том, чтобы дождаться, пока она тоже достигнет своей разрядки.

— Боже, да, вот так... — Эмма испускает еще один довольный стон. Я представляю, как она широко раздвигает ноги, принимая каждый дюйм искусственного члена, когда трахает себя, воображая, что он мой. Должно быть, она видела мое возбуждение раньше, должно быть, представляла, как я буду выглядеть, и я хочу показать ей это.

Я вздрагиваю, костяшки пальцев побелели от того, с какой силой я вцепился в ножку кровати, и снова останавливаю свои толчки, сжимая член. Мои яйца напряжены и болят, и я нащупываю свою брошенную рубашку и бросаю ее на кровать, чтобы мне было куда кончить. Я так чертовски близок, и все, что я могу сделать, это не умолять ее кончить со мной, и дать ей понять, что я слушаю.

Когда она кончает, это невозможно перепутать ни с чем другим. Она вскрикивает, звук ее удовольствия высок и музыкален.

— Да, наполни меня, трахни, Данте...

Звук, с которым она стонет мое имя во время оргазма, мгновенно выводит меня из равновесия. Мой член набухает и пульсирует в моей руке, мой кулак беспорядочно двигается по длине члена, когда я отдаюсь ему, сильно толкаясь, когда моя сперма выплескивается на рубашку, которую я бросил на кровать.

Я думаю о тонкой полоске ее плоского живота, которую я видел под краем ее майки, и представляю, что кончаю туда, помечая ее своей спермой. Я стискиваю зубы так сильно, что у меня сводит челюсти, заставляя себя кончать в абсолютной тишине, пока сперма вырывается из моей набухшей головки. Я представляю ее на животе Эммы, на ее груди, стекающей по ее коже, когда она стонет от удовольствия по ту сторону телефона.

Я провожу ладонью по кончику, выдавливая последние капли спермы, как раз в тот момент, когда слышу влажный звук выскользнувшей из нее игрушки, и мой член снова пульсирует. У меня почти кружится голова от того, как сильно я кончил, и я наклоняюсь вперед к кровати, моя рука все еще обхватывает мой размякший член. Я почти дотягиваюсь до телефона, почти пытаюсь поговорить с ней. Но прежде, чем я успеваю это сделать, моя голова все еще плывет от удовольствия, я слышу звук отбоя вызова.

Должно быть, она поняла, что натворила. И если только я очень, очень ошибаюсь в том, что Эмма такая женщина, она никогда больше не сможет встретиться со мной лицом к лицу, раз уж она знает.

Я отпустил свой член, тяжело дыша. Мысль об этом кажется мне неприемлемой. Даже сейчас, после оргазма, в тот момент, когда я обычно хочу оказаться как можно дальше от женщины, лежащей в моей постели, я не могу перестать думать о ней.

Мне нужно увидеть ее снова.

И мне кажется, я точно знаю, как это сделать.

ЭММА

После встречи с Данте у меня два выходных, и я рада этому. Во-первых, я знаю, что у Брендана будут вопросы - как же иначе? А я не чувствую себя способной ответить на них, не покраснев после того, что произошло этой ночью. Во всяком случае, не без некоторого отстранения от случившегося, и эти два дня дают мне именно такое отстранение.

Утром я удаляю номер Данте из своего телефона. Быстро и легко, без лишней суеты, и после этого я чувствую себя на порядок лучше. Я могу выбросить из головы всю нашу с ним встречу и ее последствия.

По крайней мере, я так себе говорю.

На практике это оказывается сложнее, что приводит в ярость. Мои мысли возвращаются к нему чаще, чем мне хотелось бы. Я бы предпочла вообще не думать о нем, но постоянно вспоминаю, как напрягаются его мышцы, как озорно смотрят его зеленые глаза, как щетина на его челюсти заставляет меня протянуть руку и коснуться его лица.

И дело не только в физическом притяжении.

Казалось, он искренне интересовался мной, моим искусством, моей работой. То, о чем я люблю говорить и делиться с другими. Это было совсем не то, чего я ожидала от такого человека, как он, главаря мафиозной семьи, такого жесткого, сурового мужчины, который, как мне казалось, не ценит искусство. Я всегда думала, что такие богатые и влиятельные люди, как он, интересуются искусством только для того, чтобы списать налоги и отмыть деньги через художественные галереи, и не более того.

Я не решилась открыться ему, но не могу не задаться вопросом, куда бы мог завести разговор, если бы я это сделала? Если бы я только была более раскованной…

С боссом мафии?

Не смешите меня.

Я оглядываю свою маленькую квартиру во время уборки, пытаясь представить Данте здесь. Это смешно. Мысль о том, что человек с таким богатством, живущий в пентхаусе в Западном Лос-Анджелесе, возглавляющий преступную организацию, может оказаться в моем маленьком и скромном доме, просто смешна. Я представляю, как он будет смотреть на это - на столешницы из пластика вместо гранита, на кухонную плитку, которая местами сколота, на ковер, который нужно заменить. Тесное пространство, которое я люблю, которое уютно для меня, но для него, вероятно, воняло бы бедностью по сравнению с тем, где он живет. То, что для меня является удобным и приятным местом для жизни, для любого среднестатистического жителя города, для него, покажется убожеством.