— Я надеялся повременить со знакомством с сумасшедшим поездом, — говорю я ей, морщась, когда мама щелкает меня по виску. — Ты уже встретила Хэнка, это лишь вопрос времени, когда кто-то из них спугнет тебя.

Мама обиженно вздыхает, высвобождая свою руку, чтобы драматично прижать ее к груди.

— Ты познакомил ее с Хэнком до меня? — она выхватывает телефон из моей руки и мягко улыбается. — Привет, Оливия. Я так рада познакомиться с тобой, даже если это только по телефону.

— Здравствуйте, миссис Беккет, — говорит Оливия с неловкой, неуверенной улыбкой. — Мне очень жаль. Какое ужасное первое впечатление. Обычно я не такая эмоциональная.

Мое случайное фырканье вызывает еще один осуждающий взгляд, на этот раз от моей девушки.

— Не волнуйся, милая, — мама показывает на меня большим пальцем. — Этот человек плачет на каждом диснеевском мультике. Он всегда был большим чувствительным пупсиком.

— Любой, кто не плакал, когда та старушка отвезла Тода в лес и оставила его там — монстр.

Не знаю, как это происходит, но меньше чем через минуту мама уже интересуется у Оливии, какие у нее планы на Пасху, и присоединится ли она к нашей семейной поездке в Грецию этим летом.

— Хорошо, мам, скажи «пока», — я не даю ей сделать это, выхватываю телефон из ее рук и запираюсь в ванной. Сев на край ванны, я провожу рукой по лицу. — Итак, это произошло.

Оливия хмыкает.

— Если бы у вашей семьи было телешоу, я бы его смотрела.

— Мы стали бы следующими Кардашьянами, а я бы, очевидно, стал Ким, — я улыбаюсь, глядя на то, как она смеется. — Ты расстроена из-за меня? Из-за печи? Может быть, я погорячился.

Когда я проснулся в одиночестве сегодня утром, моими сосками можно было резать лед, а яйца пытались заползти внутрь меня. Через шесть минут я позвонил в компанию по установке печей, и заплатил неприлично большую сумму, чтобы они приехали сегодня же. Я ничего не мог с собой поделать: мысль о том, что Оливия так сильно замерзает у себя дома, не давала мне покоя. Я хочу заботиться о ней, как могу, и мне повезло, что у меня есть ресурсы, чтобы это сделать.

— Я не расстраиваюсь из-за тебя, Картер. Я просто в шоке. Сначала обед, потом цветы и записка, а теперь это. Это такой большой подарок. Ты уверен, что не хочешь, чтобы я вернула тебе деньги? Я могу откладывать понемногу с каждой зарплаты и…

— Ни за что. Тебе от меня. Это подарок.

Она фыркает, и я боюсь, что она снова заплачет. Я плохо переношу слезы. Они заставляют меня чувствовать себя беспомощным и подавленным.

— Спасибо тебе большое, Картер. Мне жаль, что я списала тебя со счетов, когда мы впервые встретились.

— Не стоит, — я солгу, если скажу, что хотел бы, чтобы она делала это. Мы могли бы трахаться как кролики и любить друг друга все это время. — Все происходит так, как должно быть, по какой-то определенной причине. Если бы ты меня не отшила, этого могло бы и не быть. Я мог бы завоевать тебя на один раз и отпустить, — хотя я очень сомневаюсь в этом. — Я уже не представляю свою жизнь без тебя.

Ее нижняя губа почти незаметно дрожит.

— Прекрати это.

— Что прекратить?

— Быть таким… — она проводит рукой в воздухе, словно подыскивая подходящее слово. — Идеальным.

Оу, привет. Моя грудь надувается от гордости.

— Вот почему они зовут меня Мистер Совершенство.

Мои любимые глаза шоколадного цвета драматично закатываются.

— Тебе повезло, что твоя милота сильнее твоего самолюбия.

— Из-за твоих слов я настолько самодоволен, — мой телефон гудит от сообщения о том, что я должен отвезти маму. — Прости, Олли. Мне нужно идти. Позвоню тебе вечером?

Она кивает.

— Я собираюсь прибраться в своем шкафу и выбросить все свои дырявые треники и термобелье, раз уж я не живу в тундре.

Я направляюсь к входной двери, где, слава богам, мама надевает туфли.

— Классно. Они тебе все равно больше не понадобятся. Мы будем спать голыми, чтобы я мог трогать тебя всю ночь напролет.

— О, Картер, ради всего святого, — хмурится мама, поставив руки на бедра. — Ты не можешь оставаться милым больше двух минут?

— Ты сказал это при маме? — Оливия прячет лицо за одной рукой. — Картер!

Я подмигиваю.

— Пока, тыквенный пирожочек. Ты мне очень нравишься.

Ее румянец усиливается до максимума, прежде чем она бормочет свой ответ, и когда я блокирую телефон и убираю его в карман, мама с укором смотрит на меня.

Я сую ноги в ботинки.

— Чем я могу помочь?

— Тыквенный пирожочек?

— Да, неважно.

— У тебя есть прозвище для твоей девушки.

Я вздыхаю в ответ.

Мама тыкает меня в грудь.

— Не вздыхай на меня.

Я снова вздыхаю, просто чтобы позлить ее, но это имеет обратный эффект, и теперь на ее лице маленькая ухмылка, чертовски похожая на мою.