— Тебе нужно научиться пить лучше, малышка Олли.

— Во мне пять футов один метр! — кричит она, а потом ее рвет. — Я выпила столько же, сколько и ты!

— Точно. Ты можешь у меня кое-чему поучиться.

— Я тебя ненавижу, — всхлипывает она в унитаз.

— Ты любишь меня до смерти, принцесса.

Она не удостаивает меня ответом. Вместо этого сиденье унитаза снова захлопывается, а затем включается вода. Из ванной сочится пар, и я наконец принимаю сидячее положение.

Все болит. Солнце светит слишком ярко, и в мозгу у меня словно двадцатифунтовый камень, который перекатывается и ударяется о череп при каждом малейшем движении. Мой телефон показывает, что сейчас только 7:37 утра, а вернулись мы домой только после четырех, что означает, спал я не больше трех часов.

Я зарываю лицо в ладони и стону. Мы с Оливией пригласили на обед всю команду, их семьи и друзей. Не особо важно, ведь все это приведет к тому, что мы поедем поужинать и выпить в центр города, перед ночным празднованием с парнями.

— Олли-и-и, — стону я, поднимаясь на ноги. Я провожу рукой по своему торсу и сжимаю свой член, направляясь к текущей в ванне воде. — У меня все болит, детка. Мне будет лучше, если ты пососешь мой… — я сжимаю губы, чтобы остановить смех, который так и просится наружу, когда я открываю запотевшую стеклянную дверь в поисках своей девушки.

Оливия свернулась калачиком на полу душевой, колени подтянуты к груди, намокшие локоны прилипли к лицу и лежат на спине. Я почти уверен, что она плачет, судя по красноте ее глаз, но из-за воды вокруг я не особо в этом уверен.

— О, тыковка. Что случилось?

Ее широкие карие глаза встречаются с моими, и ее рот раскрывается в вопле, когда я залезаю в душ и беру ее на руки.

— Мне нужны куриные наггетсы!

— О, черт. Да, вот так, детка. Сильнее.

— Что за дерьмо там происходит? — я слышу крик Джереми из прихожей. — Ты ведь слышал, как открылась входная дверь? Ты знаешь, что я здесь?

Я приподнимаюсь с ковра в гостиной.

— Может, тебе стоит постучать, а не просто войти!

Оливия хмыкает, ее маленькие ножки впиваются в мышцы под моими лопатками. Я зарываюсь лицом в мягкий ковер и издаю хриплый гортанный стон.

— Я ухожу! Мы уезжаем! Джем, нет! Вернись! Прикрой глаза, дружок!

Маленький Джем на своих пухлых ножках входит в дом. Он недавно научился ходить, хотя в основном он больше похож на маленького пьяного взрослого. Это уморительно и чертовски мило. Его лицо загорается, когда он видит свою тетю, сидящую у меня на спине, и он переходит на очень вихляющий бег, ныряя прямо к моей заднице, к которой он прижимается своим лицом.

Оливия хихикает и спрыгивает с моей спины, когда ее брат осторожно входит в гостиную.

— Привет, Джемми, — воркует она, снимая с меня племянника.

Она натягивает на него футболку «Ванкуверских гадюк» и чмокает его в живот, а затем опускает его мне на грудь, когда я переворачиваюсь на спину. Он небрежно целует меня, прежде чем я подбрасываю его в воздух и ловлю на руки. Малыш так хорошо пахнет, как свеженький ребеночек и кокосовый крем от загара.

Джереми прикрывает глаза, поэтому ударяется голенью о край кофейного столика и захлебывается в проклятьях. Естественно, в этот момент врывается Аланна и заявляет, что он должен ей пять баксов.

Когда его взгляд находит нас, Джереми вздыхает.

— Слава Богу. Ты одета.

— Я топталась на его спине, — Оливия ударяет его локтем, прежде чем они обнимают друг друга.

Он подозрительно смотрит на меня.

— Зачем?

— О, я не знаю, — я поднимаюсь на ноги с Джемом на руках. — Может быть, потому что прошлой ночью я надрал кое-кому чертову задницу и выиграл Кубок Стэнли, — я учусь не ругаться при детях. Удается это не всегда.

— Да, ты выиграл! — кричит Аланна, вбегая в комнату. Когда она прыгает на меня, одной рукой я ловлю ее за талию. Я чертовски люблю этих детей. — Это была лучшая игра на свете, Картер. Я плакала! Правда, я плакала!

— Правда, плакала, — повторяет Джереми с очередным долгим выдохом. — У нее была истерика.

Аланна хмурится, соскальзывая с моего тела.

— Ты плакал как ребенок, папочка.

— Не плакал, — я бы поверил ему, если бы не выражение его лица, когда он взглядом скользит по гостиной и останавливается на блестящем кубке на кухонном столе. Его трясущиеся руки взлетают к лицу. — О. Боже. Это… это… это… — он хнычет, а я ухмыляюсь.

Я опускаю Джема в кубок, и он хихикает, шлепая по нему руками.