— Вы говорите о городе, будто бы он живой, — поморщился Симон. — Ваши слова пропитаны ложью, ваши намерения полны тьмы, ваши…

Проповедник не нашел слов и просто задохнулся в гневе, хватая ртом воздух.

— Конечно город живой, — ответил я. — Город — это его жители. Огромное живое существо на сорок тысяч душ.

— Души! — уцепился за знакомое слово отец Симон. — Вам нужны души! Вы хотите скормить души невинных горожан своим демонам! Вот чего вы жаждете! Вы! Вы! Тьма следует за вами и такими как вы! Фангорос, Харл, Нильф — три извечно проклятых имени лживых ложных богов, что уводят людей от света истины! Вы погружаете мир вокруг себя в ложь, вы и есть ложь, прислужник тьмы, раб демонической силы!

Я молча выслушал эту пламенную речь, никак на нее не реагируя, что вызвало в отце Симоне новую волну раздражения. Он уже было набрал воздуха в грудь, чтобы опять извергнуть из себя поток оскорблений и обвинений, но я сделать ему это не дал:

— Я пришел сюда не каяться или стращать, а просто предупредить вас лично, отец Симон. Ваш Святой Престол заключил со мной сделку, цена которой — голова ложного короля Мордока. Я оторву ее и пошлю вашему архиепископу в качестве платы, а имя Мордока вымараю из людской памяти и истории, чтобы больше подобное в этих краях не случалось еще сотни лет. Вы и сами это знаете, я по вашим безумным глазами вижу это. К вам же, Симон, я пришел лишь с целью предупредить: если встанете у меня на пути, если помешаете мне в этой битве, то я сделаю с вами именно то, что вы мне тут приписываете в приступе горячечного бреда. Я вырву вашу душу из бренного тела и скормлю демонам, в наказание вам и в назидание прочим глупцам, что, как неразумные дети, смеют лезть в дела старших. Армель уверил меня, что вы не станете проблемой, но по вашему горящему взору я вижу, что факелы уже подготовлены, а самые рьяные прихожане предупреждены. Завтра вы планировали факельный ход, вы планировали драки и давку, возможно, даже, поджог или ложные обвинения против меня, подгорцев или темных эльфов. Остерегайтесь необдуманных поступков, отец Симон, ведь солнце светит только половину дня. В остальное время на землю опускается тьма, и в вашем случае она может стать совершенно непроглядной. А если на мое место придут те, кто поклоняются Харлу, то даже наступление рассвета не спасет ни вас, ни людей, живущих в этих краях, ведь первые лучи солнца будут окрашены кровью тысяч, принесенных в жертву Второму Богу. Так что просто послушайтесь решения Святого Престола и отойдите в сторону. Последователям бога Света очень повезло, ведь вам удалось спихнуть всю грязную работу на одного из слуг Нильф. Не испытывайте мое терпение и не играйтесь с судьбой. Это все, о чем я хотел лично предупредить вас, проповедник.

Каждое слово, сказанное мной, гулко падало на каменный пол и увязало в стенах храма. Факелы стали гореть совсем слабо, отец Симон же замер, не в силах отвести взгляд, словно кролик. Он никогда ранее не подходил ко мне так близко. Он был силен, но понимал, что я — сильнее. Даже те крохи, что сейчас наполняли мое тело, впечатлили фанатичного проповедника. Но, наверное, больше всего на него подействовал мой взгляд.

Сейчас, в разговоре с этим человеком, я не прятал прожитые сотни лет. Я не прятал увиденное, не прятал свои знания и не прятал свои помыслы. Для каждого собеседника у меня был свой взгляд: для Лиан я был ворчливым стариком с чуть опущенными веками, для Эрегора — проницательным наставником, для Филверелла — властным фаворитом королевы Ирен. И только сейчас, в пустом полутемном храме бога Света, именно для отца Симона, я был полностью собой. Вся прожитая тьма и пролитая кровь, все знания, впитанные из манускриптов и полученные в ходе исследований за сотни лет, все жертвы и все страсти, все горести, обиды и потери, ставшие лишь смутными воспоминаниями, отражались в моем взоре.

Я показал этому фанатику то, что обычно не следует видеть людям, ибо не всегда они способны осознать то, с чем столкнулись. Но тут осознание и не нужно. Симон в своей истовой вере был более животным, нежели человеком, и как животному я показал ему нечто непостижимое, нечто такое, что вызывает в нем лишь одно желание — бежать, спасать себя, ведь у каждого зверя есть стремление выжить. Но он не мог сбежать, как не мог он сопротивляться и не мог бороться. Единственное, что оставалось проповеднику — надеяться, что больше он никогда не заглянет мне в глаза.

Выходя из храма под мелкий осенний дождь, я очень рассчитывал на то, что этого будет достаточно и отец Симон не станет вмешиваться в грядущее вече, которое состоится уже завтра в полдень.

Казалось, что печать и ярлык жгут мне руки.

Я не любил власть в том смысле, который в это понятие вкладывают простые люди. Я не любил власть, к которой стремятся служители Фангороса, я не любил власть, к которой стремятся рабы Харла.

Власть — это сила, твердят столетиями ученые мужи, аристократы, успешные торговцы. Власть денег, власть меча, власть по праву статуса и рождения.

Все это пыль, и пылью останется. Правители умирают, мечи ломаются, боги отворачиваются от своих рьяных слуг, деньги кончаются в самый неподходящий момент.

Единственная власть, которую я признавал — власть над собственной жизнью. Решать, что ты можешь делать, решать, куда тебе пойти. Даже решать, кому ты будешь служить, а кому — нет, вот истинное проявление власти, проявление силы.

Сильному не нужны тысячи рабов и сотни слуг, сильному не нужно трястись над серебром и отращивать брюхо столь огромное, что оно мешает справлять малую нужду, лишь бы окружающие знали о твоем достатке. Сила, которая дает настоящую власть, заключается лишь в способности управлять собственной жизнью. Все прочие проявления власти — это миражи, обманки, которые загоняют тебя в рабские кандалы и превращают твою жизнь в бесконечное служение собственным цепям, и с каждым годом эти цепи становятся все тяжелее и тяжелее.

Зачем тебе власть, если ты стал ее рабом?

Я не смог целиком избежать этой участи, всю свою долгую жизнь я скован договором с Нильф, но Третья никогда не делала из меня своего цепного пса. Да, наш договор основывался на том, что я должен поклоняться Нильф, должен изучать новое, постигать тайны мироздания и магии. Но как я буду это делать, оставалось лишь на мое усмотрение. Я был волен стать правителем Н’аэлора, волен занять главенствующий пост при королевском дворе Брима и основать там школу наук, я мог создать собственное государство, чтобы получить ресурсы многих для единой цели. Я выбрал горную долину, одиночество и работу. И этот выбор, выбор того, как ты будешь существовать — и есть власть.