Саша с завистью поглядывает на своего ловкого спутника: умеет же ходить по грязи! Только задники чуть-чуть запачканы.

К подъему они выходят совершенно неожиданно для Саши.

По обилию глубоких и неровных следов видно, что автомашинам здесь приходится нелегко.

А вот и машина!..

Пока это еще серое пятно. Но оно растет так быстро, что Саша уже начинает различать возвышающиеся над кабиной человеческие фигурки.

— Давай выше! Там легче сесть! — кричит техник-лейтенант.

И они бегом поднимаются еще на несколько десятков метров. Тут и впрямь самое крутое место подъема. Саша пока не знает, как он будет вскакивать на ходу — раньше он никогда не прыгал. Конечно, он не раз видел, как это делают другие, хотя бы те два солдата. У них это здорово получилось. Но сумеет ли он так же? А почему бы и нет? Чем он хуже?..

Машина уже совсем близко. Саша видит широкое лицо шофера, пилотку, низко нахлобученную на лоб…

Внезапно техник-лейтенант перебегает на другую сторону…

Саша отступает к кювету…

Почти у самого его лица проносятся окованные железом доски. Саша хватает правой рукой задний борт и, тщетно пытаясь уцепиться за него второй рукой, которую все время относит в сторону, бежит за машиной. Краем глаза он видит, как ловко взобрался наверх техник-лейтенант. Теперь он понимает, почему тот перебежал на другую сторону. Оттуда удобнее залезать: выше и с руки… Наконец Саша последним усилием хватается второй рукой за борт и упирается коленом в какой-то выступ. Затем с отчаянием на лице подтягивается и, едва не запутавшись в собственных ногах, переваливается в кузов…

А техник-лейтенант уже сидит у кабины. Рядом с ним капитан-медик. Тут же старший сержант с клоунской физиономией и молоденький солдат.

Саша проходит вперед и садится на свободное место у самого борта.

Как только он чувствует себя снова пассажиром, к нему возвращается прежнее благодушное настроение. Этому способствует и привычное окружение, по всему видно, добрых и славных людей. Он с нежностью смотрит на своих новых попутчиков и с нетерпением ждет таких же нежных ответных взглядов. И не очень-то огорчается, что их пока нет: внимание всех приковано к единоборству машины и подъема. К тому же из своего уже солидного дорожного опыта он знает, что всему свое время. Не пройдет и получаса — и все, кто здесь, станут приятелями. А может быть, и раньше…

Но вот машина въезжает на пригорок и, пройдя какой-нибудь десяток метров, неожиданно останавливается.

Что там случилось?

Сердито распахивается дверца кабины. Над передним бортом появляется хмурая физиономия.

— Кто сейчас сел?

От интонации, с какой сказаны эти слова, несет недобрым. Саша вопросительно смотрит на техника-лейтенанта, но тот делает вид, что его это не касается.

Саша встречается взглядом с капитаном. Ему кажется, что в глазах у того мелькнула усмешка.

— А?..

Сейчас шофер в упор глядит на него.

— Ну, я, — краснея, признается Саша.

— Давай сходи!

Саша возмущен. Но не столько тем, что его хотят согнать с машины, сколько тем, что какой-то младший сержант позволяет себе так с ним разговаривать! С каким наслаждением он наорал бы на него, но тогда уж точно придется сойти, снова месить грязь, ловить машины, а в довершение всего промокнуть до нитки — опять стало темно… Поэтому он старается говорить сдержанно и с достоинством, так, чтобы не обидеть и в то же время поставить этого типа на место. Но голос у него все равно дрожит от волнения:

— Во-первых, прошу не тыкать, а во-вторых, я никуда не пойду…

Шофер в один прием перемахивает через борт и подходит к Саше — рыхлый детина с огромными кулачищами.

— А ну вытряхайся!

Саша вконец теряется. Он чувствует, что словами шофера не проймешь, что тот не отвяжется, пока не добьется своего. Но уступить ему — это значит на глазах у всех опозорить себя и свои погоны. Положение — хуже не придумаешь! Если бы в училище ему сказали, что на фронте он когда-нибудь попадет в такой переплет, он бы ни за что не поверил. Он мог допустить все: и ранение, и смерть, и даже плен. Но только не это…

— Долго буду ждать?

Но почему все молчат? Может быть, они считают, что такого, как он, новоиспеченного офицерика нечего принимать в расчет? Или каждый думает только о себе? Даже техник-лейтенант, который по справедливости должен сейчас отдуваться вместе с ним, лишь молчит да хвастливо подмигивает: а я-то, мол, выкрутился… Неужели ему не совестно перед ним, Сашей, не стыдно перед остальными?

— Оглох, что ли?

Наконец Саша собирается с мыслями и говорит:

— Никуда я не пойду.