Лицо у Морева горело. Он вспомнил, как однажды они с Женькой поздно вечером гуляли в парке культуры и отдыха. Откуда-то издалека доносилась музыка. Возможно, даже эта самая. Сперва они бродили по центральной аллее, а потом свернули на боковую. Там была беседка, в которой днем посиживали старушки и старички, а вечером уединялись парочки. И вдруг Женьке взбрело в голову станцевать с ним под далекую музыку. Было так темно, хоть глаз выколи. Со всех сторон их окружали скамейки, а пол в беседке был покатый. Но они ни разу не споткнулись, не оступились. Темнота словно обволакивала их и защищала. Но больше всего его поразило то, что в этой непроглядной тьме он видел Женькины глаза. Они были огромны и прекрасны. Впрочем, это наваждение исчезло, как только оба очутились на свету. И подобные чудеса продолжались с ней все время, пока его не призвали в армию. То она казалась ему такой невидной, такой неинтересной, что он с трудом сдерживал себя, чтобы не отвернуться, а то вдруг глядел на нее и не верил своим глазам: откуда что бралось!

Тот вечер запомнился еще тем, что к ним привязались трое хулиганов. От них дико разило водкой. Вначале он пытался поговорить с ними по-хорошему. Но они вели себя нагло и все оттирали его плечами от Женьки. Тогда он набросился на них с кулаками. И трудно сказать, чем бы это кончилось, если бы не Женька. Она заорала так, что переполошила весь парк культуры и отдыха. А попутно хлестала своей модной кожаной сумочкой по жестоким и глумливым рожам.

Морев опустил голову. Больше он не мог смотреть на экран. «Ах, какой я подлюга!» — стучало в висках.

Он встал и, наступая кому-то на ноги, с трудом пробрался к двери.

— Морев, ты куда? — услышал вдогонку.

Торопясь, он даже оттолкнул кого-то.

— Ты чего? — удивился тот.

Морев подошел к барьеру, за которым устроился уже новый дежурный по заставе, младший сержант Петревич.

Сказал с едва сдерживаемым нетерпением:

— Соедини с почтовым отделением в Вахрушах!

— А зачем оно тебе? — полюбопытствовал Петревич.

— Надо! — отрезал Морев.

Больше вопросов дежурный не задавал. Быстро соединил с коммутатором погранотряда, попросил дать местное почтовое отделение.

— На! — протянул он трубку Мореву.

— Почтовое отделение слушает! — зазвенел по ту сторону девичий голосок.

— С вами говорят с Ивановской заставы, — взволнованно произнес Морев. — Скажите, заходил ли к вам наш шофер, чтобы отправить заказное письмо авиа?

— Подождите, сейчас спрошу!

Очевидно, она тоже заступила на дежурство недавно.

— С Ивановской никого не было!

— Честное слово?

— Хоть два! — весело ответила девушка.

— Нет, правда? — все еще не верил Морев.

— А зачем мне врать? За вранье нам не платят!

— Послушайте, у меня к вам большая просьба. Если появится шофер с Ивановской, фамилия его Бакуринский, зовут Костя, скажите ему, что звонил Морев и просил не отправлять письмо!

— Хорошо, передам!

— Пусть вернет письмо! Понятно?

— А чего тут понимать? Передам!

— Очень прошу!

— Ну хорошо, хорошо, — ответила девушка и дала отбой.

Морев же продолжал вертеть в руках трубку, словно разговор прервался на самом интересном месте.

— А что это за письмо? — не унимался Петревич.

— Да впопыхах не тот адрес написал, — ответил, покраснев, Морев и с огромным облегчением на душе пошел досматривать танцы…

Экран лихорадило. Пока Морева не было, совсем исчезло изображение. Помехи катили свои нескончаемые волны сперва по горизонтали, потом по вертикали и, наконец, по диагонали.

Встретили Морева шутливыми репликами:

— А куда Морев ходил?

— Известно куда — на крышу!

— А зачем?

— Метлой помехи разгонял.

— Сразу видно — схалтурил!

— Сами слазили бы, посмотрел бы я, — в тон приятелям ответил Морев.

— Наверно, дырку в крыше сделал: уж больно быстро напряжение падает!

— Дайте ему ведро!

— А зачем ведро-то?

— Пусть за напряжением сбегает! Тут недалеко… всего пять километров до подстанции.

— Сейчас побегу, — ответил Морев. — Вот только портянки перемотаю.

В этой пикировке участвовали все доморощенные остряки: и Игнатов, и Незаконченное Высшее, и уж, конечно, старший лейтенант — сам большой любитель дружеских подначек. Поэтому-то и тянулись к нему молодые ребята: ничто так ие сближает в свободное время, как добрая шутка…

И вдруг изображение появилось снова, только уже не фигурное катание, а какой-то толстый и сонный дядя, равнодушно вещавший об успехах здравоохранения.

Сразу же застучали стулья, один за другим потянулись к выходу солдаты.

И в этот момент старший лейтенант увидел Андрюшку, который тихо сидел на коленях у Глазкова.

— А ты как здесь? — удивился он.

— Кино смотрел, — опасливо ответил тот, сползая на пол.

— А ну, живо домой!

Андрюшка молчал и не двигался с места.