Вместе с Коростылевым и Лешей Суриным я зашел в свой кабинет. Сурин заинтересовался глобусом.

— Тут неправильная Испания. Она ведь другая в жизни.

— Это земной шар по версии семнадцатого века, — объяснил я. — Посмотри, Австралия еще не открыта, вместо нее Terra Incognita.

— Сибирь тоже недоделана, — отметил Сурин с удовлетворением. — Ямала нет и газа. Нет местного начальства, которое надо коррумпировать. Отличная вещь.

— Но бесполезная, — сказал я.

— Но понтярская, — сказал Сурин. — Тебе ведь подарили этот глобус, так? Ребята, я рассказывал, как мы мэру Верхнечальска подарили рыцарские доспехи? Его помощник нам потом объясняет: ребята, вы — наша гордость, вы — интеллектуальный ресурс России, но этикетку все-таки надо было отрезать. Там довольно крупным шрифтом написано — "для дитять среднего школьного возраста". Да, почему "для дитять" — потому что китайцы, конечно, делали.

— Кстати, Сашка, — спросил меня Коростылев негромко, — ты где работаешь?

— Пока нахожусь в вольном полете. Приходят разные предложения, я их рассматриваю.

— То есть ты сейчас вообще ничего не делаешь?

— Как сказать, — спокойно солгал я. — Бывают иногда разовые консультации…

Андрей Ильич Коростылев, которого мы все называли Лешим, при этих словах внимательно посмотрел на меня.

В три часа ночи, когда гости покидали мой дом, Коростылев спросил, часто ли я куда-нибудь выбираюсь. Оценив свои финансовые возможности, я ответил, что невероятно устаю за день и оттого сразу предпочитаю ехать домой. Однако же рад гостям в любое время дня и ночи, так как живу один и порой откровенно скучаю. Потом закрыл за ним дверь, и стал ждать, когда он снова придет ко мне.

Андрей Коростылев, топ-менеджер легендарной российской компании, коллекционировал людей, собирал их вокруг себя. Опытный и умный, он знал, что весь российский бизнес строится на дружеских связях — так, значит, и меня надо было осторожно вовлечь в свою орбиту. Я ничего не сказал о характере своей работы. Он и не настаивал.

Три недели прошло, и за это время он посетил меня дважды.

В первую же пятницу он доставил в "Британскую империю" команду своих друзей, они возвращались из ночного клуба и устроили у меня двухчасовую стоянку. Мужчины пили виски из запасов "Британской империи", женщины говорили о том, как приучать полуторагодовалых детей к овощному пюре и что все-таки она существует — связь человека и Космоса. И, кстати, Леший пришел тогда со своей женой. Невысокая женщина с темными волосами сидела в кресле рядом со статуей гиппопотама. Я смотрел на нее и думал, что есть два человека, которым я обязан своим пребыванием здесь — она и тот неведомый бизнесмен, которому принадлежит салон "Британская империя".

Потом, дней десять спустя, Коростылев явился со своим приятелем. Его звали Эдуард Цыган, родом он был из какой-то страшной, неведомой мне Тмутаракани. Истоки Енисея или Оби, я так толком не понял, где находится тот двухэтажный, зэками построенный городок, откуда он семь лет назад явился в Москву. Молодой, с блестящим английским, без раздумий стремящийся вперед — я знаю этот тип ребят из провинции. Он привел подругу — высокую девицу с поразительными глазами цвета темного металла, она уже успела поиграть в нескольких сериалах. На этот раз, надев костюм от Кромвеля, я отправился вместе с ними на торжественное открытие частной клиники. Ее построил человек, двадцать пять лет назад уехавший в Штаты и теперь вернувшийся к нам вместе с компаньоном-американцем. С ними обоими меня познакомили. Они отнеслись ко мне с большой теплотой, рассчитывая, что я стану им хорошим пациентом. Банкет в честь новой клиники происходил в ресторане, украшенном стеблями бамбука и портретами бритоголовых азиатских людей в набедренных дерюжках. Туда позвали много других будущих хороших пациентов, и с некоторыми из них я успешно пообщался. Был немолодой француз из Пиренеев: мы с ним вели более или менее осмысленный разговор о России и ее странных свойствах. Потом я заговорил с ним про его родной напиток арманьяк, про то, как подходит он к сигарам (скуки ради изучил альбом, лежавший у меня в курительной комнате). Он очень обрадовался, пригласил меня на открытие своей винной лавочки и долго всем вокруг хвалил мои интеллект и знания.

Время от времени я попадал на дачу к Коростылеву или же Цыган звал меня в ресторан, где собирались многие его друзья. Иные пришли в бизнес из университетов, у других были странные и опасные биографии. Второй и третий эшелон российской деловой элиты, имена этих людей ничего не говорили широкой публике, и Путин никогда не звал их в Кремль на встречу. Со спокойной и равнодушной доброжелательностью они оценили меня как своего, да сам я себя ни самозванцем, ни чужаком в этом новом кругу не чувствовал. Довольно хорошо я представлял себе повседневное существование таких людей и ничего неожиданного не обнаружил. Может быть, здесь было меньше уверенности, чем я предполагал.

Жизнь их была одновременно и богата событиями, и крайне однообразна. Иногда за неделю им доводилось побывать в двух или трех странах — но в каждом городе мира существовало лишь несколько точек, между которыми они передвигались: VIP-залы аэропортов, номер люкс в отеле, переговорная комната в том же отеле и еще один или два самых дорогих ночных клуба. Случайно соскользнув с этого маршрута, они становились беспомощными, как потерявшиеся дети. Перед одной из поездок Эдуарда секретарша, перепутав даты, не на то число заказала ему отель. Приехав, он вынужден был куда-то селить себя сам и ухитрился в весьма приличном европейском городе разыскать себе настоящий бомжатник, где по ванной бегали тараканы. Завтрака там и вовсе не полагалось, так что российский гость вынужден был ждать до полудня, когда открывал двери известный ему ресторан, отмеченный звездами Мишлен. О существовании в той же Европе недорогих кафе, рынков, где продают сыры и паштеты, кондитерских, где в углу стоят несколько столиков и можно взять горячую булку и чашку кофе, он не догадывался. Очень удивился, когда я рассказал ему, что такое существует на свете.

Мне было известно, что его, вместе с двумя маленькими сестрами, воспитывала мать, после того как отец, шофер-дальнобойщик, двадцать пять лет назад разбился в одном из рейсов. Но так сложилась его жизнь, что, кроме российской провинции времен своего детства и нынешних VIP-реалий, он не знал ничего в жизни, а если и знал, то забыл.

Кстати, я не сомневался, что девицу, виновную в ошибке с отелем, постигнет страшная кара. Но, вернувшись, Эдуард об этой истории и не вспомнил. Отчасти из-за того, что не было времени, отчасти — из-за глубокой природной уверенности, что секретарши, шоферы, курьеры и прочие персонажи — это люди настолько иной породы, настолько не равные ему, что даже и бессмысленно от них что-то серьезно требовать.

Самую худшую черту российского человека Эдуард и его друзья унаследовали в полной мере — к собственной жизни они относились с легкомыслием ребенка, который бросает в угол игрушку. Достаточно было посмотреть, как любой из них, сильно выпив, садился за руль и демонстрировал, что его "лексус" за пять с половиной секунд разгоняется до сотни километров.

Они с подозрением и недоверием относились к окружающему миру, зная, что каждую минуту их захотят обмануть, — тем более, что часто они видели, как опасения эти оправдывались. Эдуарду по его делам иногда приходилось посещать Италию. Многие, кто знал эту страну, хвалили ему Флоренцию, Милан, Геную, давая понять, что эти города красивее и лучше чем, например, Сургут. Так что же? Оказавшись во Флоренции в два часа ночи, он не отыскал для себя ни ресторана, ни хорошего ночного клуба — все темно, недружественно и закрыто. Какая разница с тем же Сургутом — там, когда он праздновал свой день рождения и в четыре часа утра всей компании пришла в голову мысль отправиться в тайгу на рыбалку, ради них с соседней военной базы поднимали в воздух вертолет и он уже заранее был заправлен двумя ящиками виски.