Наши полковые командиры — полковник Бакланов и мой отец, выходцы из низов, тоже пишут через пень-колоду. В активе моего аватара два года обучения грамоте в хуторе и станице у разных людей за медные деньги. Да плюс два года в Крыму отец нанимал мне репетитором директора тамошнего уездного училища в Феодосии. Конечно, я сам, как человек из будущего, заткну за пояс здешних академиков, но мне эти знания афишировать не хочется.

Но иногда приходится высовываться.

Многие приказы из штаба, сопровождающиеся топографическими картами, к тому же с названиями на немецком языке, мне приходиться растолковывать своему полковому начальству. А как иначе? Латиницей они не владеют и топографические знаки не различают. Заведут наш полк на Кудыкину гору. Ведь у нас ориентируются только на местности и время определяют только по солнышку.

Что же с того, что мы мы не рождены ходить по паркетам, да сидеть на бархатных подушках? Но с другой стороны многие наши мальчишки знают о военном деле такое, чего не ведомо немецким генералам-официантам. Сыновья, внуки и правнуки служивых они уже ребенком являются казаками. Казак уже рождался воином. В семье его никогда не называли мальчиком, а только казаком, казачьим сыном.

С семи лет казачьи дети бесстрашно носятся по степи на полудиких ( и весьма злых) конях без седла, твердо знают с первого взгляда какая лошадь молодая, какая старая, все качества и недостатки верховых животных.

Зимой мальчишки выстраивают из снега укрепления и одни их обороняют — другие нападают. По праздникам мальчишки и молодежь, а иногда и старики бьются на кулаках. Иногда до смерти.

Все наши игры посвящены военному делу: стенка на стенку, схвати на всем скаку монету или платок, стрельба, рубка веток, слалом с пикой и столбиками. «Кордон», «авангард», «позиция» — значение этих слов младенцы уясняют еще с молоком матери.

А после, выросшие казаки демонстрируют красоту души и величие подвига истинно русского офицера на всех широтах необъятного Российского государства и за его пределами. С юности поход и смертный бой заменяли нам годы ученья и строевой службы. А напомню, что очень рано начинали служить и очень долго служили казаки.

А что русские офицеры императорской армии? Тянут службу как лямку каторжники, без веселья и задора. От безделья лишь буйствуют и водку пьют. Они как ломовая лошадь — убери оглобли, что служат ей подпоркой, и она грохнется на землю. Что и произошло в 1917 году.

А одежда? Отчего мы не одеты в белые облегающие лосины? Как мы сможем, ублажая высшее начальство, дать в любой момент французский балет? Или хотя бы посконное «Лебединое озеро»? Отчего казаки одеваются так удобно, чтобы можно было в любой момент действовать и верхом и пешком?

Хотя, тут кому что нужно. Тот же Багратион требуя от своих офицеров не балетных па, а военных умений, требовал: «Для полезного действия пикой надобно быть одетым как можно легче и удобнее, без затяжки и натяжки, как наши бесцеремонные казаки»

Не прижилось! Зачем нашим офицерам пики? А задницу начальству им и в облегающих белых колготках лизать удобно. Оттого свободная одежда казаков стала возбуждать злобные насмешки регулярных чинов. Она казалась вульгарной, азиатской.

«Словестностью», которую в армии солдат заставляли учить наизусть, мы не занимаемся, шагистикой тоже. Нас, казаков, учить — только портить. В то время как солдатские полки имели развернутый строй, как первоначальное построение и строй для атаки, колонны маневренные и походные, сомкнутые и разомкнутые справа и слева, рассыпной строй, управлялись командами и сигналами, мы, казаки, не имели никакого строя.

Казачий полк становился кучей или кучами посотенно. Этого вполне достаточно для войны с любым противником.

Может мы вообще не военные, а ряженные скоморохи? Или наоборот. В зависимости от точки зрения. Но, естественно, у господ-офицеров Императорской русской армии преобладала собственная точка зрения. Которую они считали единственно верной.

И им было плевать, что даже по армейским уставам от казаков требовали чтобы они превосходили солдат регулярных полков в стрельбе на все дистанции, в быстроте седловки и выходе в строй по тревоге, в быстроте спешивания и посадки на коней, в продолжительности движения рысью и наметом, в рассыпном строе и лаве, в сторожевой и разведывательной службе. А так же в плавании через реки посотенно, в стрельбе верхом на всем скаку в мишень и в прочих военных дисциплинах. Это считалось само собой разумеющимся.

Опять начались от компании, подзуживаемой князем Мещерским, насмешки, подколы, интриги и закулисные движения. С прилежанием крысы, собирающей зернышки на зиму, они искали обрывки компрометирующих сведений обо мне.

А надобно вспомнить в какое время мы живем. «Николаевской реакции», когда с извращенной логикой исключительно по внешнему виду судят о человеке. И при этом от казака требовалась такая же точность и исполнительность как и от дрессированного в верности монархическому пути солдата.

Сейчас в фаворе были утонченные космополиты, люди светские, умеющие вести за ужином витиеватые беседы. К которым я не относился ни ухом, ни рылом. Или же бессловесные роботы, управляемые начальственными операторами.

В эти времена, когда идеалом становился деревянный болван на шарнирах, механическая марионетка, казаку приходилось очень нелегко. Требовалась исправность в одежде, гораздо более чем когда-либо. Казаки и в походе были затянуты в мундиры и не снимали даже в самую сильную жару своих папах и киверов.