– Вот тебе и взаимодействие, - покачал головой Штыков.
– Каждого ограничивают рамками своей задачи, не раскрывая ни замыслов старшего начальника, ни задач соседей. Пришлют выписку из приказа, вот и все, комбинируй как знаешь. Если интересуешься, что будет делать сосед, то сходи к нему сам и узнай, а его добрая воля - сказать тебе это или не сказать. А как у тебя с людьми?

– Хвалиться нечем, ниже среднего. Хоть и в обороне лежим, а потери несем каждый день. Люди выбывают, а пополнения не поступает.

– А у меня совсем людей мало, - вздохнул Штыков.
– Плоховато дело и со снарядами.

Переговорив о делах, мы перевели разговор на знакомых нам офицеров.

– Скажи, пожалуйста, как у тебя мой Чуприн поживает?
– спросил я Штыкова.

– Аа-а!.. Алексей Иванович! Ну, это молодец! За такого командира, откровенно говоря, я тебя благодарить должен. Сейчас на полк его поставил, думаю, справится. Да, ты знаешь, - Штыков улыбнулся, - он теперь отец, сынишка у него растет, Алексей Алексеевич.

Так беседовали мы со Штыковым дня за два до начала наступления, не предвидя, как и когда оно начнется и во что выльется.

А началось оно очень просто и еше проще закончилось.

Был получен приказ, в котором указывались задача и время начала действий и давалась выписка из плана артиллерийского наступления.

Согласно плану за продолжительной артподготовкой должен был последовать огневой налет по переднему краю, а вслед за ним бросок пехоты в атаку.

Но в бою всё приобрело иной вид, чем на бумаге.

Рано утром, до начала артподготовки, я был на своем НП, в двух километрах к северо-западу от Сорокино, у отметки 59,5.

Началась артподготовка. Реденько, один за другим, проносились над головой снаряды и падали на широком фронте, создавая видимость не артподготовки, а пристрелки.

– Какой же толк от вашего огня?
– спросил я у Носкова.

– А что же я могу поделать?
– ответил он.
– Снарядов мало.

– Мало снарядов, так надо бы и время брать меньше, вместо сорока минут хватило бы пятнадцати.

– На меня не обижайтесь, товарищ полковник, я здесь ни при чем, сказал Носков, - план прислали сверху, армейскую операцию планировала армия, а не мы.

Он был прав.

Наступило время огневого налета. Огонь несколько усилился, но опять это было совершенно не то, чего ожидала изготовившаяся к атаке пехота. В атаку она поднялась не дружно. Ее бросок к окопам противника был встречен шквалом неподавленного огня, и она тут же вынуждена была залечь в снег и окапываться.

Наблюдая за всем этим, я нервничал, ругался с командирами полков, вызывал к проводу комбатов, но был бессилен что-либо изменить.

Подчиненные реагировали на мои требования по-разному.

– Заикин! Почему не атакуете?
– спрашивал я у командира Карельского полка.

– Сильный огонь не дает пехоте подняться.

– Подавляйте его и атакуйте!

– Стараемся, но не можем. Подавите, пожалуйста, артиллерию и минометы. Почему молчит наша артиллерия, почему она не хочет помогать пехоте?

– Помогает, как может. Подавляйте своими средствами и атакуйте! Алло!.. Алло!.. Николай Васильевич!
– звал я.
– Карельцы никогда не подводили, они и сейчас не должны подвести! Алло!..

Но Заикина у телефона уже не было. Он совершенно не выносил, когда я случайно в бою называл его по имени и отчеству. Он считал тогда наши дела настолько плохими, что хватал автомат, срывался с места и бежал в один из батальонов, чтобы участвовать в бою лично.

– Черепанов! Почему не атакуете?
– спрашивал я командира Новгородского.

– Не подавлен огонь. Пехота рванула и залегла, ничего поделать не может. А батальон Захарова совсем не поднялся.

– Почему?

– Захаров артподготовки ждет.

– Да что он? Артподготовка уже была. Часы-то у него есть? Сигнал атаки видел?

– И часы есть, и сигнал видел, а артподготовки, говорит, на его участке не было.

– Соедините меня с Захаровым!
– требую у телефонистов.

– Я вас слушаю!
– доносится голос комбата.

– Вы почему не перешли в атаку? Все атаковали, а вы лежите, товарищей подводите!
– обрушиваюсь я па него.

– Товарищ первый, - отвечает он, - у вас по плану атака после артподготовки, а артподготовки еще не было.