Меня неосознанно влекло на балкон, к тому, что там росло. Годами мои питомцы оставались больше серыми, чем зелеными, но среди этой разношерстной коллекции горшков, ванночек и консервных банок жили живые существа, которые существовали где-то посередине между ботаникой и моим чутким контролем. Я, бывало, задерживалась у балконной двери, касаясь лбом стекла и оставаясь в таком положении до тех пор, пока – в холодный период – своим дыханием не затуманивала собственное отражение. Джош спрашивал у меня в таких случаях, что я делаю, и я всегда отвечала ему одинаково: «Просто смотрю».

Здесь, в квартире, было сосредоточено для меня все очарование, но балкон всегда оставался моим пространством. Другие, включая Джоша, иногда выходили туда в носках (на этот случай я держала у двери замызганную пару шлепанцев, которую до сих пор отказываюсь выбрасывать) и не знали, куда встать, в какую сторону смотреть и вообще куда себя деть.

Я постепенно выращивала для себя кокон, даже не понимая зачем.

Меж тем внутри наше жилище все явственнее становилось территорией Джоша. Я могла без конца наводить порядок. Это стало моим ежедневным ритуалом, так как я пыталась внушить партнеру свое чувство порядка в пространстве, которое разделяли два человека. Обычно я проводила утренние часы выходных дней, вычищая углы нашего жилища, отчаянно стремясь поддерживать его красоту.

У нас постоянно возникали приступы безудержного веселья – веселья того рода, что рождено годами близкого знакомства; час дикой истерики, вызванной откровенной глупостью. Но комнаты, где мы обитали, также могли стать молчаливым местом битвы, где стратегии оппонента диктовались чистой банальностью: туфли не на том месте или так и не выброшенные трехдневной давности газеты. В такие моменты, когда каждый из нас становился придирчивым и раздражительным, наша квартира ощущалась словно гнездо, свитое на вершине того самого холма и вобравшего в себя через свои окна весь Лондон. Своеобразная клетка. Я выглядывала из окна, смотря на реку, на восток, где мы прежде жили и где до сих пор оставались мои друзья, и задавалась вопросом, чего я себя лишила и от чего отказалась.

Я силилась понять это – свое чувство разочарования. Странное одиночество, возникающее, когда живешь в такой близости с другими людьми, наблюдая за их жизненным потоком через окна. Я сделала все, что мне следовало сделать.

Работала с упорным рвением, привитым нашему поколению, которое с детства нацеливали на «образование, образование, образование». Мы были вымуштрованы экзаменационной системой, что превращала успех в обычное явление с почти идеальными оценками и научными степенями. А впереди ждала биржа труда, которая требовала месяцы неоплаченной работы в обмен на слабый намек на обещание в будущем стабильной работы. Я быстро прошла все это, занимаясь всем сразу, в том числе журналистикой, – и все в надежде сделать карьеру, выражавшуюся авторскими статьями в газетах и журналах, которые уже никто не покупал. В надежде осуществить почти абсурдную мечту – жить за счет сочинительства.

Работа появилась – в свое время. Я стала помощником редактора в волнующе новом проекте, где меня встретили новым лэптопом и смартфоном, который протянул странные, невидимые щупальца между мной и офисом. К двадцати четырем годам я обрела тот род занятий, которым можно было похвастаться на вечеринках, – писала о поп-культуре для широкополосной газеты – что было во многих смыслах реализацией надежд, которые проклюнулись у меня десятью годами ранее. Когда все было хорошо, я ощущала, словно летаю: ходила на вечеринки и фестивали, писала о них и получала жалованье за свое мнение «постороннего». Но то была плата за мои постоянные упорные попытки доказывать свою состоятельность снова и снова и вынужденность проглатывать небрежный отказ, когда я этого не делала. Своим товарищам я это доказала. Для всех сотрудников в офисе я была неопытным и не успевшим пресытиться новичком.

Вся эта гонка – начиная с детских лет, в школе, университете и во время дипломной практики – привела меня в итоге к тому, что я днями просиживала за столом. Чашки чая и перекус над клавиатурой и постепенный подъем ставки заработной платы, позволявший мне выживать, а не жить в городе, который могли себе достойно позволить только очень богатые люди. Голод, подталкивавший меня к действиям, изменился и поутих: мне либо удавалось написать свои комментарии под фотографией, либо получить авторскую колонку или подготовить рекламную статью на первой полосе, либо же я чувствовала, что никогда ничего не получу.

Я растеряла свои амбиции где-то между столовой и клавиатурой. Во всяком случае, я перестала так уж сильно волноваться по этому поводу.

Лондон уже не был для меня священным Граалем в сравнении со всеми остальными местами, где мне в итоге приходилось работать. Я суетливо бегала между работой и пабом, мероприятием и домом, осознавая весь этот масштаб, только когда пересекала Темзу и смотрела на яркие огни города. Позднее я обнаружила, что часами зависаю на диване, смотря всякую чушь, что показывали на Netflix, и заполняю этим свои вечера, автоматически отслеживая серию за серией. Чувство одиночества пульсировало во мне, как стук сердца, и мне казалось, что это единственная вещь, которой я не могла поделиться ни с кем.

Пока мои друзья ходили на вечеринки или на свидания или также смотрели Netflix по другим ноутбукам, на других диванах, в других частях города, я погружалась в эти придуманные мной жизни, проносящиеся у меня перед глазами, отстукивала сообщения в Twitter, WhatsApp и в Instagram, так что единственными часами, когда меня не было у освещенного экрана, были часы сна.

Возможно, это было неизбежно. Мое поколение, выросшее на футболках Global Hypercolor и «Гладиаторах», побуждали активнее жить онлайн, а не на улице. Игровые устройства Game Boy и PlayStation, Nokia2210 и подростковые годы, проведенные в серфинге по MSN. Все это были заманчивые, обрамленные в пластик ловушки для первых британских тинейджеров, обитавших в киберпространстве, и последние вещи, без которых можно было обойтись. Сидя дома, мы учились печатать вслепую и качать музыку в торренте, наращивая свои потребности в мгновенном получении любого турборежима передачи данных. Заполненная помехами песня модема, повторяемая при каждом звонке телефона, испарилась, когда широкополосная сеть достигла провинции. Я узнала, что поступила в университет, благодаря полученному по электронной почте письму от UCAS [1] еще до того, как мне удалось получить высшие оценки в школе.