– Да.

– Иди, помоги отцу. А я пока Илюху отзову. Нужно с ним парой слов переброситься. Мам, ты побудешь с Ю?

– Конечно, – Милана Андреевна незамедлительно соглашается на просьбу Яна. – Люблю тебя, сын, – подставляет щеку старшему. – И тебя! Безусловно, – обнимает младшего.

На этом все. Покидает мой Нечаев беседку, не удосужившись даже взглянуть на меня.

– Надеюсь, Богдан не обидел тебя, – проговаривает Милана Андреевна извиняющимся тоном.

– Нет. Не беспокойтесь, я не приняла это на свой счет. Поняла, что он по большей части негодует из-за тех женщин, которые войдут в семью Нечаевых.

Мама четверых сыновей улыбается.

И переводит тему.

– Поможешь мне с овощами?

Кивнув, подхожу к раковине, чтобы вымыть руки. А после неторопливо двигаюсь к столу. Выбираю из миски помидор, кладу его на доску, беру в руки нож…

И вдруг взволнованно шепчу:

– Милана Андреевна… Я должна перед вами извиниться.

Не знаю… Не знаю, чего хочу…

– Бог с тобой! За что тебе передо мной извиняться? – вопрос явно риторический. Сбивает мой настрой. Наблюдая за мамой Нечаевых, решаюсь развить мысль. Движения Миланы Андреевны быстрые, но лишены какой-либо бессмысленной суеты. В отличие от меня, она определенно не испытывает никакой неловкости. Перекладывая из контейнеров в керамические чаши мидии, осьминоги, кальмары, креветки и различные виды овощных салатов, беззаботно делится: – Мальчики очень любят корейскую кухню. Только с этой заправкой едят цветную капусту, стручковую фасоль и даже соевую спаржу. Поэтому я часто заказываю. Такая вот хитрость.

Я киваю, не зная, как еще реагировать на эту информацию. Думаю ведь о своем. Чувство вины беспокоит давно. Не могу не воспользоваться шансом, чтобы отпустить ее. Другого ведь, скорее всего, не представится. Когда еще окажусь у Нечаевых? Надеюсь, что никогда.

Разрезаю помидор на восемь равных частей. Отправляю на большое блюдо со свежими овощами. Принимаюсь за второй.

– Вы мне очень важные слова сказали… Когда приходили ко мне в больницу, помните? – с трудом формулирую мысли, однако я не сдаюсь.

Движения Миланы Андреевны замедляются.

– Помню.

Вскинув взгляд, смотрит пронзительно, но ничего больше не говорит.

– Вы очень важные слова сказали, – повторяю увереннее. – Но, увы, я не сразу это поняла… Вы просили обещать, что справлюсь… А я не справилась, – впервые признаюсь в подобном перед кем-то помимо психотерапевта. – Я не справилась и… Ощущала вину именно перед вами… Ведь вы поделились не просто мудростью и материнским теплом, в котором я тогда так нуждалась… Вы поделились чем-то более ценным… Не знаю, как объяснить… Я не поняла, не оценила… – по плечам сбегает дрожь, из груди вырываются полувздохи-полувсхлипы. Слезы душат, и я, как ни стараюсь, не могу их сдержать. Милана Андреевна бросает все дела и порывисто обнимает еще до того, как они проливаются. – Я не выдержала… Сломалась… Совершила самое страшное… – шепчу ей в грудь. – Но позже… Позже я все осознала… Вспомнила ваши слова… Поняла их… Сложно сказать, что со всем справилась, что все плохое позади… Я все еще в пути… Но я иду. Крошечными шагами, через боль, через «не могу»… Я иду.

– Милая моя, – обращаясь ко мне, веселая и задорная Милана Андреевна, как и когда-то в больнице, очень мягкие и по-матерински ласковые интонации выдает. – Милая… Девочка моя… – во вздохах столько тепла, что я боюсь растаять. – Что значит сдалась? Как можно, Зайчон?.. Ох, дорогой ты мой ребенок… Ты даже не представляешь, насколько ты важный человек в чьей-то судьбе. Сдаваться вот никак нельзя. Без тебя никак, родная. Ох, милая… – протянув это, мама Яна отстраняется, чтобы посмотреть в мои все еще влажные глаза. – Без тебя ведь разрушится чей-то мир, понимаешь? – шепчет, заправляя мне волосы за ухо.

Не совсем. Но в этот раз верю. И эта вера дает мне такую опору, которую я уже очень давно не ощущала.

– Ян… – бормочу неосознанно. – Он так изменился. Не просто повзрослел. И дело не в присущей ему сейчас серьезности. Иногда он прямо суров. Суров как… Как титан. Я что-то упустила?

Милана Андреевна поджимает губы. Выдерживает паузу, пока в глубине ее теплых карих глаз разливается грусть.

– Ох, милая… – выдыхает с дрожью. Но уже через мгновение в голос мамы-спецназа возвращается твердость. – Надеюсь, мой сын не обижает тебя?

– Нет, – отвечаю, не задумываясь.

Как бы там ни было, жаловаться на Яна не хочу.

– Суров титан. Суров, – соглашается, не давая нужных мне пояснений. – Но знаешь… Нет такого зверя, который бы не отозвался на ласку.

Я смущаюсь. Щеки аж жжет. А в груди буквально пожар разгорается. Сердце, подгоняемое непонятными мне эмоциями, заходится в панике.

– Мне это не нужно, – шепчу как-то бессвязно. – Просто… Мы сейчас взаимодействуем, и невольно возникают вопросы, – резко замолкаю, когда слышу, как кто-то заходит в беседку.

Оборачиваясь, замечаю Агнию. Раскрасневшаяся и взбудораженная, она по каким-то причинам сохраняет молчание, даже когда Милана Андреевна интересуется ее самочувствием.

– Ага? – окликаю я.

Это заставляет сестру встрепенуться.

– А… Да… Все в порядке.

– А где Егор?

Хочется для полноты картины увидеть и его. Тем более что одного упоминания достаточно, чтобы Агния еще сильнее смутилась.

– Он пошел к Яну с Ильей.

– Поможешь нам? – привлекает сестру к работе Милана Андреевна.