– Убью его, не от кого будет терять!

Меня от горящего в ее глазах безумия натуральным образом в жар кидает.

Пока она вызывает такси, прилетает новое сообщение от Яна.

Ян Нечаев: Я обладаю охуенным терпением, Зай. Но даже у него есть лимит. Объявись, мать твою, чтобы я увидел, что ты жива-здорова.

И я решаюсь просить помощи у него.

Юния Филатова: Я приеду к вам в гараж, но не одна. Егор что-то написал Агнии, и она... Буквально с ума сошла! Хочет ехать к нему, не могу ее остановить. Прости. Мы у Мадины, но сестра уже вызывает такси. Может, ты вмешаешься со своей стороны?

Ян Нечаев: Уже выдвигаюсь в сторону дома. Разрулим.

Верю ему. Немного успокаиваюсь. Даже меч Агнии не так пугает.

– Я его так ненавидела… – шепчет сестра уже в такси, глядя в темное окно. – Он издевался всегда… Жестокие игры вел… Но… Знаешь, что меня удивляло и… эм-м… восхищало, что ли… – поворачивается, чтобы посмотреть. – Обладая силовым преимуществом, он ни разу не причинил мне боли… Даже когда я его лупила! Он мог бы раз и навсегда поставить на место… Осадить физически… Надругаться даже… Но он никогда… Никогда не причинял боли… До сегодняшнего дня…

– Ну он же не назло тебе с этой девочкой… Ты говоришь, что тебе на него плевать!

– Да! Потому что мне в самом деле плевать! Он просто Герыч! Просто дурь, которая сносит мне голову! Гребаный Егорыныч!

Глядя на то, с какой маниакальностью Агния поглаживает меч, даже таксист стремается.

А она вылетает из машины, едва та притормаживает. Готовая атаковать, врывается в гараж Нечаевых. Злится, когда не находит там виновника сего торжества.

– Где он?!

– Ты че, дура? – выдыхает Илья, первым замечая припрятанное в складках длинной юбки Агнии оружие.

И она направляет острие на него.

– Может, расскажешь сейчас Яну Романычу все, что говорил Юнии, когда встречал ее в течение этой чертовой пятилетки? Или то, что заявление в полицию писала вовсе не она? Или то, что тебе самому она нравилась и нравится, а? Я могу и в тебя «задонатить»! Снимай рубашку, жалко такую дорогущую кромсать. А вот твою плоть – с удовольствием!

Скольжу взглядом от оторопелого Ильи к мрачному Яну. Первый смотрит на брата, а второй – на меня.

– Что это значит? – хрипит вкрадчиво.

Похоже, его совсем не беспокоит угроза в лице Агнии. Странно, он ведь точно не знает, что меч – бутафория. Не в курсе даже Агния.

Не успеваю среагировать, как в гараже, к своему несчастью, появляется Егор. Сестра тут же обращает все внимание на него. Упирая острие меча младшему Нечаеву в шею, с улыбкой проговаривает:

– Дин-дон, кончилась игра. Дин-дон, оставь надежду на спасенье. Живых нет! Дин-дон, всем кошмарных снов[2], – напевает жуткую песенку.

– Харэ, – все, что, сверкая лютой ненавистью, выдавливает Егор.

– Знаешь, мне сегодня сказали, будто ты ласков… Интересно, с кем?! Мне кажется, это полная чушь! Но мне и не надо! Не поняла, что ты там со мной затупить боишься… Мальчик… Точно знаю, что, если бы у нас с тобой дошло до секса, ни о какой ласке речи бы не шло. Это было бы так порочно, что тебе бы прежде, чем овладеть мной, пришлось бы снять крестик!

И с этими словами Агния поддевает клинком висящую на шее Егора цепочку и срывает ее с него. А через мгновение озверевший парень перехватывает лезвие меча ладонью и выдергивает его у сестры из рук. Бутафория, но кровь проливается. Вероятно, по большей части из-за силы, которую приходится применить Нечаеву. Ведь порой, чтобы пораниться, достаточно и бумаги.

Егор отбрасывает меч, и тот, создавая невообразимое количество шума, падает у железной стены гаража.

Он… Он, должно быть, как и Агния, не в себе. Потому как, бросившись к сестре, он вдруг поднимает ее на руки и несет в сторону той двери, которая ведет во внутренний двор семьи Нечаевых.

Господи… Там ей точно нельзя появляться.

Агуся это понимает. Отбивается. Но лишь до тех пор, пока они не оказываются перед Романом Константиновичем.

– Привет, пап, – выдыхает Егор с уже знакомой мне выправкой. – Я поранился. Мы поднимемся в ванную, чтобы Агния обработала рану.

Ян прикрывает веки и стискивает челюсти. Это единственное, чем он выражает свою ярость.

– Порезался? – переспрашивает Роман Константинович, в который раз удивляя невозмутимостью. Очевидно, именно от него у Яна столь же крепкое самообладание. – По краю лезвия ходите?

– Уже решено, – толкает Егор крайне странный ответ.

– Ну идите, раз решено.

Не знаю, куда себя деть, когда наши младшие уходят.

А Ян… Он так просто подходит и, надавив мне на поясницу, подталкивает в распахнутую дверь. Дверь, из-за которой, вообще-то, можно и не вернуться. Или вернуться, но не со своей фамилией.