Она посмотрела на часы и ответила:

— Уже через два часа.

— Хорошо, — сказал Наши-Ваши. — К вечеру мы должны закруглиться с этим делом. Тебе всё понятно?

— К вечеру будет протокол, а завтра утром — оформленное дело, — ответила она.

— И всё-таки кто же виноват? — спросил он снова.

— Нам необходимо это знать сейчас? — отреагировала она.

— Да, сейчас, — раздражаясь, ответил Наши-Ваши. — Мы не обязаны быть толерантными. Зло терпеть нельзя, или ты не согласна?

— Я согласна, — ответила она.

— Так и что? Мне с утра разъяснили, что нетрадиционная ориентация еще не является признаком плохого человека и что толерантность к иным у нас сейчас должна доминировать.

— Я что-то не пойму: вы согласны с этой доктриной толерантности? — спросила она.

— Не надо меня пытать, — криво улыбнувшись, ответил Наши-Ваши. — Я, как и все, толерантен. Ты наконец-то ответишь на мой вопрос?

Юста задумалась, посмотрела в окно и после паузы ответила:

— Похоже, Пуэлу придется оправдать. А вот что дальше? Это может выясниться только к вечеру, после госпиталя.

— Ты подозреваешь Ньюку? — глядя ей в глаза, спросил Наши-Ваши. — Ты понимаешь, что доказательства должны быть железными, и то я не уверен, что это нам поможет? Нам не поможет, — повторил он, и Юста поняла, что он хотел сказать «тебе не поможет».

— Я очень прошу тебя, — продолжил Наши-Ваши, — если есть хоть малейшее сомнение, то пусть уж будет суицид. Это выход для всех.

Он неожиданно как-то сник и медленно произнес:

— «Свой» и «чужой» — древнее деление у людей. Мы для них не свои — чужие. Какая уж тут терпимость к чужим? Ты понимаешь меня?

— Да, понимаю. Мы чужие. Генерал тоже для них был чужим, — ответила она. — Иногда хочется быть своей, ан нет — не хотят нас принять в свои ряды.

— Не философствуй, — прервал он ее. — Нам это не к лицу, у нас только факты и всё.

— Только факты, — согласилась она. — Я могу идти?

— Да, — ответил он.

* * *

— А почему сегодня вы без своего друга? — спросил Крео молодого литератора.

— Он сегодня в госпитале — там проведут следственный эксперимент, — последовал ответ.

— А-а… — протянул Крео, — понятно, а я чем вам обязан?

— Дядя сказал, что завтра будет публикация. Это так?

— Да, дядя звонил мне, — ответил Крео.

— Это очень хорошо. Вы знаете, я очень волнуюсь. Интересно: как примет публика мой «Космодром»?

Крео задумался — надо было как-то сформулировать ответ, и он попытался быть искренним и тактичным:

— Как правило, начинающий автор не может предугадать реакцию читателей, а уж критиков — тем более. В практике было много случаев исторических перевертышей, когда сначала произведение не принималось публикой, а потом с течением времени становилось шедевром и наоборот. Надо набраться терпения.

Юноша, внимательно выслушав Крео, заметил:

— Да, терпение, но очень хочется, — он на секунду остановился, подбирая дальнейшие слова, и произнес: — Хочется, чтобы было всё справедливо.

— Справедливо, — повторил Крео. — Это очень сложно, чтобы было всё справедливо.

Молодой литератор спросил:

— Вы сами-то часто бываете справедливым или… — видимо, он намеренно не закончил фразу, и Крео это немного насторожило. Он подумал: «Этот мальчик, может, не так и прост, как кажется?» и решил ответить несколько неопределенно, одним словом:

— Или.

Юноша улыбнулся и продолжил:

— Вы извините, но мне кажется, со мной вы могли бы быть справедливым, если бы не дядя. Я угадал?

Эта фраза повергла Крео в глубокое замешательство. «Не может быть, чтобы этот горе-литератор так тонко сыграл со мной!» — подумал он и ответил весьма дипломатично:

— У каждого из нас есть свои дяди. У вас есть свой. У меня есть свои резоны и аргументы.

— Значит, я могу ожидать от вас справедливой оценки «Космодрома» — ведь вы опытный человек в издательском деле? Короче, этот «Космодром» успеха иметь не будет или может быть принят как курьез, как дурная шутка, смеха ради и только?