— Это… Нет, очень грустно… Это — ерунда какая-то, — бормотал он. Только третья бумажка ему понравилась. Он прочел:

Каждый вечер, как услада,

Приходил прекрасный сон.

Словно за труды награда,

Будто музыкальный фон.

Можно под него забыться

И трудами пренебречь.

Ключевой водой умыться,

В шелк травы потом прилечь

И мечтать, смотря на небо,

Ввысь стремительно уйти.

Там, где, может быть, и не был

И куда нам не дойти.

Грезы ласковы и звучны,

Нам без них не обойтись,

Нам без них как будто скучно.

Радость, где ты? Возвратись!

Она молчала.

— Вам понравилось? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Только последняя строчка как-то странно выглядит. Разве радость бывает только в грезах?

— Вы так думаете?

— Да, — ответила она.

Он задумался.

— Я постараюсь исправить, потом.

Она не ответила.

Разговор совсем не клеился. Они несколько секунд молчали.

— А лицензиями вы занимаетесь? — спросил он. — Алё, — повторил он. — Вы слышите меня?

Она молчала.

— Вы обиделись? — спросил он.

— Я думала, что вы позвонили просто так, а вы… — ответила она. — По поводу лицензий обращайтесь к дяде. Я этим теперь не занимаюсь.

— К дяде так к дяде, — сказал он. — Но у меня нет его номера.

Она продиктовала номер и положила трубку.

— К дяде, так к дяде, — повторил он и заставил себя работать над текстом для конторы администратора. Он записал первую строчку: «Когда устанешь ты от дел» и тут же начало второй: «От суеты забот…»

«Надо подобрать, каких забот» — подумал он и дописал вторую строчку, получилось:

Когда устанешь ты от дел,

От суеты забот натужных…

Первые две строчки он посчитал более-менее получившимися.

«“От дел” рифмуется с “удел”», — подумал он и вписал эту рифму в конец следующей строки.

Далее он размышлял так:

«Что может случиться с “уделом”? Он может быть несчастным или счастливым. Ах ты, удел, удел! А может быть удел противным?» — спросил он сам себя и записал всю третью строку: «И опротивит твой удел…»

Последняя строка у него не вызвала особых затруднений. Рифма к «натужных» нашлась быстро — «ненужных». Теперь он прочел вслух всё четверостишие:

Когда устанешь ты от дел,

От суеты забот натужных.

И опротивит твой удел,

И жизнь покажется ненужной.

И задумался:

«В третьей строке, может быть, слово “твой” поменять на “свой”?»

И, ничего не решив, стал думать над началом следующего четверостишия.

«Надо бы что-то рекомендовать, то есть сказать посетителям конторы нечто оптимистичное после прочтения первых строк, чтобы они не затосковали. Допустим, вот так», — и он написал следующую строку: «Тоску к себе не допускай».

«Тоска может и до депрессии довести, — подумал он. — До болезни, то есть сгубить может», — и записал на бумаге вторую строчку: «Иначе загрызет до смерти».

«Теперь надо дать конкретный совет, а то “тоску не допускай” — а как это сделать? Ей же не скажешь: “Уходи, тоска, от меня подальше”, — размышлял он. — Много способов избавиться от тоски предлагали и до меня. Повториться, что ли? — подумал он. — Нет уж, что-то свое надо изобрести!»

В голове мелькнуло: «Как ведут себя дети? Дети играют. Вот то, что нужно, — игра! Сейчас я ее приспособлю!»

Он записал третью строку, но не сразу. Сначала появилось последнее слово — «отпускай» (оно рифмовалось с «допускай»), а затем и вся строка: «Заботы просто отпускай».

И в конце четвертой строки сами собой появились два слова: «играют дети». Он попробовал последнюю строчку изобразить вот так: «Смотрите, как играют дети».

Прочитав всё четверостишие, он исправил слова «смотрите, как» на «вот посмотри» и полностью составил вторые четыре строчки:

Тоску к себе не допускай,