Оторвал глаза от монотонного окна и направил взор вглубь коридора. Взгляд скользнул по линии дверей, ведущих в купе, переместился на ряд окон напротив и погас на скучной кайме коридорной дорожки.

Закончил «ужин», достал трубочку и закурил. Правда, он находился в служебном помещении, однако на этом участке, да еще и недалеко от конечной можно было не опасаться проверяющего. Добрый контрабандный табак тлел в круглых, душистых скрутках. Из губ кондуктора выскальзывали вьющиеся ленты и, сворачиваясь в клубки, катились как бильярдные шары вдоль вагонного коридора — а за ними вновь выплывали плотные сомкнувшиеся струйки, лениво тянулись голубые шлейфы и разрывались у потолка дымовыми петардами. Воронь был мастером курения трубки...

Из глубины купе долетел взрыв смеха: пассажиры были в хорошем настроении.

Кондуктор от злости стиснул зубы; с губ слетели презрительные слова:

– Коммивояжеры! Торгашеское отродье!

Боронь на дух не переносил пассажиров, его раздражала их «практичность». По его мнению, железная дорога существовала только для самой себя, а не для путешественников. Задачей железной дороги была не перевозка людей с места на место в коммуникационных целях, но движение как таковое, преодоление пространства. Какое ей было дело до ничтожных интересов этих земных пигмеев, хитроумных комбинаций изобретательных мошенников, низменных афер торгашей? Станции существовали не для того, чтобы на них выходить, а чтобы измерять пройденный путь; железнодорожные остановки были критерием езды, сменяющиеся одна за другой, как в калейдоскопе, они свидетельствовали о прогрессе движения.

Посему кондуктор всегда с презрением поглядывал на толпу, протискивавшуюся сквозь двери вагонов на перрон и обратно, с ироничной гримасой смотрел на запыхавшихся

– 141 -

барышень и взбудораженных спешкой мужчин, которые по головам, сворачивая шею, среди криков, брани, а временами и тумаков рвались в купе, чтобы «занять место» и опередить своих товарищей по отаре.

— Стадо! — сплевывал он сквозь зубы. — Как будто Богу на том свете важно, чтобы какой-то там пан Б. или какая-то там пани В. «вовремя» прибыли из Ф. в 3.

Тем временем реальность составляла разительный контраст со взглядами Бороня. Люди постоянно садились и высаживались на станциях, все время толкались с той же самой запальчивостью, всегда с теми же самыми практическими намерениями. Но и кондуктор мстил им за это при каждом удобном случае.

На его «участке», составлявшем от трех до четырех вагонов, никогда не было переполнения, той отвратительной давки людского сброда, которая не раз отбивала у его коллег любовь к жизни и представлялась темным пятном на горизонте серой кондукторской судьбы.

Какими средствами он пользовался, какими путями шел, чтобы достичь этого идеала, несбыточного для его товарищей по специальности, — о том никто не ведал. Но факт оставался фактом — даже во время наивысшего ажиотажа в праздничную пору вагоны Бороня внутри имели приличный вид, проходы были свободные, в коридорах можно было дышать сносным воздухом. Дополнительных сидений и стоячих мест кондуктор не признавал. Строгий к себе и требовательный к подчиненным, он также умел быть неумолимым и к путешественникам. Все правила он соблюдал буквально, порой с драконовской жестокостью. Не помогали ни уловки, ни коварные мошенничества, ни ловкие попытки сунуть в руку «магарыч» — Бороня невозможно было подкупить. Он даже пожаловался по этому поводу на нескольких человек, одному типу начистил морду за оскорбление и перед начальством сумел оправдаться: мол, действовал в рамках самозащиты. Не раз бывало, что посреди поездки, на каком-то жалком полустанке, на убогой станции, а то и в чистом поле он вежливо, но решительно высаживал из вагона пассажира-обманщика.

– 142 -

Лишь дважды за всю свою многолетнюю карьеру он встречал «достойных» пассажиров, которые в некоторой степени соответствовали его идеалу путешественника.

Одним из этих редких экземпляров был некий безымянный бродяга, который сел в купе первого класса без гроша за душой. Когда Боронь потребовал проездной документ, оборванец объяснил ему, что не нуждается в билете, поскольку едет без определенной цели, просто так, в пространство, для удовольствия, из врожденной потребности в движении. Кондуктор не только признал его правоту, но и на протяжении всей поездки заботливо опекал гостя и не впускал никого в его купе. Даже угостил его половиной своего провианта и закурил с ним трубочку под товарищескую беседу, на тему путешествий в направлении «куда глаза глядят».

Второй подобный пассажир попался ему несколько лет назад на участке между Веной и Триестом. Это был некий Шигонь, вроде бы помещик из Королевства Польского*. Этот симпатичный мужчина, наверняка состоятельный, также сел без билета в первый класс. На вопрос, куда он едет, ответил, что, собственно говоря, и сам не знает, где сел, куда направляется и зачем.

– В таком случае, — заметил Боронь, — возможно, вам лучше было бы выйти на ближайшей станции?

– Э, нет, — ответил этот бесподобный пассажир, — не могу, ей-богу, не могу. Надо ехать вперед, что-то меня подгоняет. Выпишите мне билет, куда вам самому хочется.

Ответ очаровал Бороня до такой степени, что он позволил ему ехать до конечной даром и ни разу к нему не приставал. Этот Шигонь, по слухам, был сумасшедшим, однако, по мнению Бороня, если он и был психом, то психом высокого полета.

Да-да — существовали еще в широком мире идеальные путешественники, однако они были редкими жемчужинами в море голытьбы. Кондуктор не раз с тоской вспоминал

____________

* Марионеточное государство, основанное в 1916 году на оккупированной Германией и Австро-Венгрией российской территории Царства Польского без определенных границ в качестве сателлита Германии.