Доктор А.де-Уитт Табз был отчаянно кудлат — все, что открыто взору, у него заросло, кроме носа, висков да ладоней, — он был короток и буйно кудлат, как скотч-терьер. Но эта кудлатость не была комична; нет, она свидетельствовала о достоинстве; и глаза его глядели важно, шаг был степенно-семенящий, голос — торжественная флейта.

— Доктор Готлиб, очень рад, очень рад! Я слышал ваши доклады в Академии Наук, но, к большому для меня ущербу, мне до сих пор не удавалось познакомиться с вами лично.

Готлиб старался не выдать своего смущенья.

Табз поглядел на лаборантов, как заговорщик в исторической пьесе, и намекнул:

— Нельзя ли нам поговорить…

Готлиб повел его в свой кабинет, откуда открывался широкий вид на сутолоку запасных путей, стрелок, коричневых товарных вагонов, и Табз заговорил:

— До нас дошло, по любопытной случайности, что вы стоите на пороге вашего самого значительного открытия. Когда вы оставили педагогическую работу, мы были все удивлены вашим решением вступить на коммерческое поприще. Мы сожалели, что вы не предпочли пойти к нам.

— Вы бы меня приняли? Я мог бы вовсе не идти сюда?

— Разумеется! Вы, как нам передавали, не придаете значения коммерческой стороне вещей, и это натолкнуло нас на мысль: нельзя ли вас убедить перейти к Мак-Герку? И вот я сел в первый же поезд и приехал сюда. Вы бы нас чрезвычайно обрадовали, если бы перешли в наш институт и взяли на себя руководство Отделом Бактериологии и Иммунологии. Мистер Мак-Герк и я, мы стремимся лишь к одному: способствовать развитию науки. Вам, конечно, будет предоставлена полная свобода в том, какие вести исследования, и я полагаю, в смысле технического обслуживания и материалов, мы могли бы вам доставить все, что только можно получить на свете. В отношении жалованья (разрешите мне говорить по-деловому и, может быть, слишком прямо, так как мой поезд отходит через час) — вряд ли мы можем предложить вам такой крупный оклад, какой в состоянии платить вам Ханзикер и компания, но мы пошли бы на десять тысяч долларов в год…

— Ох, боже мой, что говорить о деньгах! Я буду у фас ф Нью-Йорке через неделю. Видите ли, — добавил Готлиб, — у меня с ними нет контракта!

Весь день они катили в разбитом шарабане по широким волнам прерии. Странствию не было преград, не встречалось по пути ни холма или озера, ни города в щетине фабричных труб, и ветер овевал их струящимся солнцем.

Мартин сказал Леоре:

— Точно всю зенитскую пыль и всю больничную корпию вымывает из легких. Дакота. Страна настоящего человека. Пограничный край. Великие возможности. Америка!

Из заросших травой овражков взлетали молоденькие куропатки. Следя, как мечутся они в пшенице, Мартин ощущал свою усыпленную солнцем душу частью великой равнины и почти освободился от того раздражения, с которым выехал из Уитсильвании.

— Если вы поедете кататься, не забудьте, что ужин ровно в шесть, — сказала миссис Тозер и подсластила свои слова улыбкой.

На Главной улице мистер Тозер сделал им ручкой и прокричал.

— Возвращайтесь к шести. Ужин ровно в шесть.

Берт Тозер выбежал из банка, как школьный учитель, выскакивающий из единственного класса своей школы, и закудахтал:

— Мой вам совет, любезные мои, не премините вернуться в шесть часов к ужину, не то старика хватит удар. Он ждет вас к ужину ровно в шесть, а когда он говорит «ровно в шесть», то это значит ровно в шесть, а не в пять минут седьмого!

— Как ни странно, — заметила Леора, — но я за двадцать два года своей жизни в Уитсильвании запомнила целых три случая, когда ужин был не ранее, как в семь минут седьмого. Надо с этим развязаться. Рыжик… Меня берет сомнение, так ли мы умно поступили, поселившись с ними вместе ради экономии?

Еще не выбравшись за черту города, они прокатили мимо Ады Квист, будущей миссис Берт Тозер, и в сонном воздухе просвистел ее голос:

— Советую вернуться к шести.

Мартин принял героическое решение.

— Мы, черт возьми, вернемся тогда, когда накатаемся, черт возьми, вдосталь! — сказал он Леоре, но над ними обоими тяготел ужас перед хором этих нудных голосов; в каждом порыве ветра звучал приказ: «Вернитесь ровно в шесть!» И они так подхлестывали лошадь, что прибыли без одиннадцати в шесть, когда мистер Тозер возвращался из маслобойни — на добрых тридцать секунд позже обычного.

— Рад вас видеть дома, — сказал он. — А теперь живо ведите лошадь в стойло. Ужин в шесть — ровно!

Мартин уже настолько это переварил, что голос его звучал по-семейному, когда он сказал за ужином:

— Славно мы покатались. Я, верно, здесь приживусь. Ну так, полтора дня я гонял лодыря, пора приняться за дело. В первую голову я должен подыскать помещение для своего кабинета. Где тут что сдается, папаша Тозер?

Миссис Тозер отозвалась умильно:

— Ох, у меня чудная идея, Мартин. Почему бы вам не устроить свой кабинет в сарае? Очень для всех удобно: вы не будете опаздывать к обеду и сможете присматривать за домом, когда служанка окажется в отлучке, а мы с Ори уйдем в гости или в рукодельный кружок.